Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Элита загадочна и высокомерна. Она не допускает в свой круг посторонних. Интеллектуальная элита, подражая элите партийной, старается выстраивать табель о рангах – и в подполье, и в номенклатуре. Она вешает ярлыки – кто «прогрессивен», а кто не достоин сего высокого звания. Э. Рязанов рассказывает о Доме творчества в Прибалтике: «В доме было 9 этажей. По неписанным местным законам комнаты в доме распределялись в зависимости от положения и должности писателя… 9-й и 8-й этажи предназначались для Героев Социалистического Труда, лауреатов Ленинской премии, секретарей Союза и главных редакторов толстых журналов. На 7-й и 6-й могли претендовать лауреаты государственных премий, члены правления Союза писателей или Литфонда. На 5-м и 4-м селились средние писательские массы… И откуда все это появилось в государстве рабочих и крестьян?..» (174). Смешон вопрос Эльдара Александровича – да все оттуда, из высокомерия элиты.

Примеры можно множить до бесконечности, возьмем что-нибудь из водоворота жизни. Пьяный Василий Аксенов на Южном берегу Крыма в 1968 году, сразу после ввода советских войск в Чехословакию, общается с курортниками: «Пошатывающийся от водки и отчаяния Аксенов обратился к очереди:

– А вы знаете, что произошло этой ночью?

Очередь молчала. Это были в основном “дикие отдыхающие”, ночующие в палатках на берегу или приткнувшиеся в какой-нибудь сдаваемый угол. Наконец, один из них… неприветливо пробурчал:

– Ничего особенного. Наши ребята в Праге. Чтобы реваншисты из ФРГ туда не вперлись. А чехи тоже хороши. Мы их кормили, а они… Так что все – нормалек…

Тогда Аксенов вскочил на голубой пластмассовый столик… И обратился к очереди с речью, достойной Перикла:

– А вы знаете, кто такие? Вы жалкие рабы. Вы рабы не только советской власти, которой вы вполне достойны… А в это время ваши танки давят свободу в Праге, потому что вы хотите, чтобы такое же рабство, как у нас, было везде…

Я понял, что Аксенова намереваются бить, и, возможно, ногами» (Е. Евтушенко) (175). Показательно отношение самозваного «Перикла» к окружающим, как к «рабам». Аналогично рассуждала, если верить ее собственным воспоминаниям, правозащитница Л. Богораз, и многие другие превознесенные сегодня диссиденты, хотя можно воспринимать это и как эмоциональную защитную реакцию интеллектуалов на назойливо пропагандируемую «народною мудрость» и «несокрушимое единение» партии и народа – заезженные коммунистические штампы. В поэме «Москва – Петушки» лирический герой издевательски декларирует свое восхищение каратаевской мудростью народа: « Мне нравится, что у народа моей страны глаза такие пустые и выпуклые. Это вселяет в меня чувство законной гордости… Полное отсутствие всякого смысла – но зато какая мощь! (какая духовная мощь!) эти глаза не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят. Что бы не случилось с моей страной, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий – эти глаза не сморгнут. Им все божья роса…» . А в записных книжках автор проще и откровенней: «Русская нация… бестолковая, невезучая, противная, нервическая» (176). Фуфло, одним словом…

Люди от производства остро ощущали высокомерие новоявленных эстетов, некоторые даже протестовали против того, чтобы официально числиться в интеллигентах. Известен характерный эпизод в конце 1960-х годов (он освещался в свое время в советской прессе), когда целый выпуск одного из технических вузов решил не относить себя к интеллигенции, и даже выступил чуть ли не с ходатайством о праве считаться не «служащими», но «рабочими». Пикантность ситуации усугублялась тем, что как раз для обозначения таких людей существовал специальный термин «техническая интеллигенция» – в отличие от более подозрительной для властей «гуманитарной интеллигенции», не говоря уж об интеллигенции «творческой» (самой продажной и самой опасной одновременно). Но в целом «производственники» всё же потянулись за нарождавшейся модой на диссидентство, которую формировала творческая элита. Вольнодумство подразумевало высшую степень образованности, умение читать между строк выдавало изощренный ум, прослушивание западных радиоголосов показывало степень осведомленности.

Жалкими казались запоздалые попытки партийной пропаганды навести мосты между народом и его интеллигенцией, да и не очень-то они к единению стремилась. Энтузиазм «культурной революции» иссяк. Еще в 1920-е годы, когда казённые пропагандисты устраивали выезды театров в колхозы, симфонических оркестров на заводы, стремясь сделать культуру ближе народу, К. Чуковский высмеивал подобную показуху: «Эти приезды врачей и педагогов в подшефный колхоз вообще похожи на комедию… Педагоги на глазах у татар воруют виноград, татары говорят “Ай да шефы!” и проч. и проч.» (177). Если это было смешно в двадцатые годы, то в 1960-е и позже стало вызывать только взаимное отвращение.