Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

В полной мере накопившееся раздражение выплеснулось во время войны, когда недовольство стало относительно ненаказуемо, и поначалу проявлялась в каких-то бытовых мелочах [71] Е. Чуковская: «9 ноября 41. Я оттолкнула Анну Андреевну от окна – мальчики-узбеки швыряют камни в наш поезд с криками: «Вот вам бомбежка!» (165). . Но когда враг вступал в пределы ареала обитания обиженных народов, они, при всецелой поддержке местной духовной элиты, присоединялись к борьбе за то, что они считали освобождением от ига ненавистных большевиков и возрождением духовной жизни своей нации. Например, в Чечне в начале войны 63 % призванных в армию мужчин ушли с оружием в горы и образовали мятежные отряды во главе с партийными руководителями и работниками НКВД. В результате мобилизация на территории Чечни была прекращена. При приближении немецких войск мятежные отряды установили с ними связь и вели в тылу Красной армии крупные боевые действия с применением артиллерии.

После отступления противника, 23 февраля 1944 года было начато выселение (в основном на спецпоселения в Казахстан) около 362 тысяч чеченцев и 134 тысяч ингушей. Жестоко? Безусловно. Но война шла за выживание всей человеческой цивилизации и духовное достоинство обманувшихся муэдзинов и гордых джигитов мало интересовало победителей. С предавшими в СССР поступали по законам военного времени. А если воевавшую страну предавал весь народ, за неверный выбор элиты нес ответственность весь народ, как всегда, впрочем.

В прессе также много говорилось о массовой гибели крымских татар при транспортировке, хотя на деле именно для них она прошла сравнительно благополучно: из 151720 человек, депортированных в мае1944 года, органами НКВД Узбекистана по актам было принято 151529 человек (умер в пути 191 человек). Но речь не об эксцессах, а о сути.

С. Кара-Мурза: «Этот тип наказания, тяжелый для всех , был спасением от гибели для большой части мужчин, а значит для этноса. Если бы чеченцев судили индивидуально по законам военного времени, это обернулось бы этноцидом – утрата такой значительной части молодых мужчин подорвала бы демографический потенциал народа. Благодаря архаическому наказанию численность чеченцев и ингушей с 1944 по1959 г. выросла на 14,2 % (примерно настолько же, как и у народов Кавказа, не подвергнувшихся депортации)» (166). Но зубы дракона взошли, и по сей день мы расхлебываем проблемы, порожденные архаичной прямолинейностью большевистского правосудия.

Сразу же после возвращения из депортации, которая состоялась после смерти Сталина, между чеченцами и новыми переселенцами, которых правительство заселило на их земли, начались этнические конфликты. В апреле 1957 года колхозники колхоза им. Ленина Малгобекского района Чечено-Ингушской АССР писали Н. Хрущеву и Н. Булганину: «Всюду слышишь факты бесчинства, оскорбление, драки, воровство, запугивание, выливающиеся в полном эгоизме – ненависти и национальной вражде между чеченами и ингушами, с одной стороны, и русскими, осетинами и кумыками, с другой стороны». Далее следовали примеры. Колхозники жаловались на то, что трактористом-чеченцем было вспахано русско-осетинское православное кладбище. Люди стали вывозить покойников для похорон за пределы Чечено-Ингушской республики. «Все это приводит к тому, чтобы мы выезжали», – подводили итог авторы письма и просили переселить их в более спокойную Северо-Осетинскую АССР (167). В 1958 году многочисленные конфликты привели к волнениям русского населения в тогда еще русскоязычном городе Грозном. В результате беспорядков пострадало 32 человека, в том числе 4 работника МВД и милиции республики. Два человека (из числа гражданских) умерло, 10 были госпитализированы.

Ситуация в городе и в республике стала предметом обсуждения на Пленуме ЦК КПСС в сентябре 1958 года: «Это единственный известный нам случай подобного обсуждения массовых волнений на партийном Пленуме… Московские партийные руководители не сумели дать серьезной политической оценки событиям, которые явно вышли за рамки случайного эпизода. В центре относительно небольшого города достаточно долго буйствовала толпа численностью до 10 тыс. человек! Дело же ограничилось чисто полицейскими мерами и обычной идеологической болтовней» (169).

Эти многочисленные примеры я привожу к тому, чтобы можно было понять – кроме модели поведения, именуемой «советским патриотизмом», имелось множество этнических течений, проявлений исторических обид, которые взяла на вооружение национальная интеллигенция окраин. В решающий момент она выступила союзником либеральной интеллигенции в Центре, и, во многом разделяя ее взгляды и заблуждения всего поколения, сыграла важнейшую роль в развале СССР. Она вооружила местных царьков, жаждавших экономической безнаказанности, важнейшим идеологическим оружием, придала им легитимность в глазах народа.