Ниал Фергюсон - Площадь и башня [Cети и власть от масонов до Facebook]

Угроза германской инфляции выпукло обозначила конфликт между ролями Бундесбанка, какие он играл внутри страны и для всей Европы. С одной стороны, в силу своей правовой ответственности, он выступал защитником покупательной способности немецкой марки, с другой – фактически играл роль якоря МВК. Связанный юридическими обязательствами – противодействовать германской инфляции, – Бундесбанк отреагировал на бум, вызванный объединением страны, повышением своих ключевых процентных ставок при предоставлении кредитов германским банкам. Если до объединения учетная ставка замерла на самом низком показателе в 2,5 %, то затем она неуклонно поднималась и в августе 1992 года достигла пика – 8,5 %. Вторая роль, якоря МВК, явно тревожила Бундесбанк значительно меньше. И это была дурная новость для других членов МВК. К 1990 году большинство из них, включая Соединенное Королевство, Францию и Италию, сняли все ограничения на финансовые потоки, пересекавшие их границы. Получалось, что если они тоже не повысят банковские проценты, то мобильные капиталы переместятся в Германию в поисках большей прибыли. Беда была в том, что в Соединенном Королевстве, Франции и Италии не наблюдалось подъема, сравнимого с тем, что переживала Германия. Напротив, у них экономика сбавляла темпы, а безработица росла. А в Британии в 1991 году даже произошла рецессия.

Катализатор кризиса сработал 2 июня 1992 года, когда датчане большинством голосов на референдуме неожиданно отвергли условия Маастрихтского договора [1076] Eichengreen and Wyplosz, ‘Unstable EMS’, 85. . 1 июля президент Франсуа Миттеран объявил, что 20 сентября пройдет референдум во Франции [1077] Lamont, In Office , 201. . Если французы тоже проголосуют против, значит, Маастрихтский договор не вступит в силу [1078] Major, Autobiography , 313. См. также ‘Nearer to No’, Economist , 29 August 1992. . Вскоре опросы общественного мнения показали, что такой результат вполне вероятен [1079] Major, Autobiography , 313–315, 325. . Эта политическая неопределенность стала дурной новостью для Британии. Пускай Джон Мейджор и слышать не желал о единой валюте, он все же успел вложить в Маастрихтский договор большой политический капитал. И потом, ведь это он был канцлером казначейства, когда Британия подала заявку на вступление в МВК. Меньше всего ему хотелось, чтобы люди усомнились в его приверженности жесткому курсу национальной валюты. И Мейджор, и Ламонт выступили с речами, отрицая даже гипотетическую возможность девальвации фунта [1080] Lamont, In Office , 212f., 227. . К их разочарованию, во Франкфурте их позиция не встретила особой поддержки. В течение лета 1992 года официальные представители Бундесбанка четыре раза отпускали пренебрежительные замечания о других валютах МВК, и их слова приводились в прессе [1081] Ivan Fallon, ‘John Major’s Days of Pain: The Sterling Fiasco’, Sunday Times , 20 September 1992. . 10 июня президент Бундесбанка Гельмут Шлезингер, давая интервью, открыто заговорил о возможном пересмотре курсов валют МВК до окончательного перехода к валютному союзу [1082] ‘Sterling Knocked by EMU Worries’, The Times , 10 June 1992. . Мейджор и Ламонт выразили канцлеру Колю протест, но безрезультатно [1083] Major, Autobiography , 316, 325. . 16 июля на летнем приеме на Даунинг-стрит, 10, а потом и на ужине, устроенном Sunday Times , Мейджор, поддавшись “самообольщению с удальством пополам”, заявил, что лет через пять – десять “фунт стерлингов будет одной из самых крепких валют в мире – возможно, крепче, чем немецкая марка” [1084] Stephens, Politics and the Pound , 219. . А уже на следующий день Бундесбанк поднял свою учетную ставку – это был законный шаг для обуздания инфляции в Германии, – но одновременно (“неслыханно”, по отзыву Ламонта) представитель Бундесбанка сообщил, что “рыночные силы могут в итоге подтолкнуть более слабые валюты к девальвации” [1085] Lamont, In Office , 216. . 26 августа, стоя на лестнице казначейства на Уайтхолле, Ламонт попытался разогнать малейшую “тень сомнения относительно фунта”, поклявшись “сделать все необходимое” для того, чтобы стерлинг сохранил положение на уровне или выше уровня минимального курса к марке 2,778 [1086] Ibid., 227f. . В тот же день Иэн Плендерлейт, исполнительный директор Банка Англии, отвечавший за рынки краткосрочного капитала, пригласил руководителей четырех ведущих банков на Треднидл-стрит, чтобы посвятить их в свой план: укрепить стерлинг, заняв более 7,25 миллиарда фунтов в иностранных валютах, главным образом в немецкой марке (через восемь дней об этом плане было объявлено во всеуслышание) [1087] Peter Kellner, David Smith and John Cassidy, ‘The Day the Pound Died’, Sunday Times , 6 December 1992. . И в тот же день, чуть позже, Ламонт, к своему замешательству, прочитал, что, по мнению одного члена правления Бундесбанка, имеется “потенциал для пересмотра курса валют в МВК” [1088] Lamont, In Office , 228. . А через четыре дня в распоряжении агентства Reuter оказалась предварительная копия выступления чиновника Бундесбанка, где говорилось, что от пересмотра валют в МВК много лет отказывались по “репутационным соображениям”. Это был явный намек на то, что больше откладывать этот шаг уже не получится [1089] Matthew Lynn and David Smith, ‘Round One to Lamont – Norman Lamont’, Sunday Times , 30 August 1992. .