Геннадий Прашкевич - Грезы о Земле и небе

Фантастов, боявшихся заглянуть в будущее, Аркадий Натанович сравнивал с котами, нажравшимися паленой валерьянки. Пишите о своем! — требовал он. Пишите исключительно о своем, о том, что вы сами видели! Вот ты, Прашкевич, пиши не о какой-то там бразильской сельве, а о своих Курильских островах, не о наемниках Иностранного легиона, а о курильских богодулах. Столкни их с каким-нибудь загадочным океанским чудищем. Увидишь, что получится!

Получилась повесть «Великий Краббен» (1983). По выходе книга сразу была запрещена, тираж уничтожен.

К сожалению (опять это слово), не все так быстро менялось, как всем нам того хотелось. Практически все вещи братьев Стругацких встречались в штыки — «Улитка на склоне» (1966), «Гадкие лебеди» (1967), «Сказка о тройке» (1968), «Пикник на обочине» (1972), «За миллиард лет до конца света» (1976) и многие другие незамедлительно вызывали резкий отпор у тех, кто требовал от писателей фантастики развлекательной, никуда не зовущей, пробавляющейся чисто техническими затеями.

«Писать фантастику мы начали потому, что любили (тогда) ее читать, а читать было нечего — сплошные „Семь цветов радуги“, — делился своими мыслями Борис Натанович (август 1988). — Особенно раздражало абсолютное равнодушие литературной критики. После большой кампании по поводу „Туманности Андромеды“ эти критики, видимо, решили, что связываться с фантастикой — все равно что живую свинью палить: вони и визгу много, а толку никакого».

Аркадий Натанович высказывался о фантастике еще определенней: «…Все эти вещи (кроме, конечно, „Туманности“) объединяют по крайней мере две слабости: а) их пишут не писатели — у них нет ни стиля, ни личностей, ни героев; их язык дубов и быстро приедается; сюжет примитивен и идея одна — дешевый казенный патриотизм, б) их писали специалисты-недоучки, до изумления ограниченные узкой полоской технических подробностей основной темы. <���…> И еще одно — этого, по-моему, не учитываешь даже ты. Они (эти псевдописатели. — Г. П. ) смертельно боятся… смешения жанров».

В том же письме к брату Аркадий Натанович даже наметил программу дальнейших действий. «Наши произведения должны быть занимательными не только и не столько по своей идее — пусть идея уже десять раз прежде обсасывалась дураками, — сколько по:

а) широте и легкости изложения научного материала; „долой жюльверновщину“, надо искать очень точные, короткие, умные формулировки, рассчитанные на развитого ученика десятого класса; б) по хорошему языку автора и разнообразному языку героев; в) по разумной смелости введения в повествование предположений „на грани возможного“ в области природы и техники и по строжайшему реализму в поступках и поведении героев; г) по смелому, смелому и еще раз смелому обращению к любым жанрам, какие покажутся приемлемыми в ходе повести для лучшего изображения той или иной ситуации. Не бояться легкой сентиментальности в одном месте, грубого авантюризма в другом, небольшого философствования в третьем, любовного бесстыдства в четвертом и т. д. Такая смесь жанров должна придать вещи еще больший привкус необычайного».

Программа себя полностью оправдала — читатели с восторгом принимали книги братьев Стругацких. Но критика…

Критика, как всегда, следовала в литературном обозе.

«Анализируя эту повесть, надо говорить прежде всего о ее недостатках, а не о достоинствах, так как последних куда меньше, чем первых…»; «Так и тянет мистическим туманом. Поневоле задумаешься, откуда такое в нашей фантастике…»; «Надуманные „концепции“ Стругацких, легко опровергаемые социологами, могут бросить тень на самоотверженную помощь нашего государства освободительным движениям в малоразвитых и колониальных странах…»; «Пора поговорить о „литературе“, которая существует рядом с литературой, — о книгах, которые будто бы ставят перед собой цель ни о чем не говорить всерьез, все, что можно (и даже то, что нельзя), измельчить, занизить…» — это всё критики писали о братьях Стругацких…

Был период чуть ли не в десять лет, когда новых книг у них просто не выходило, только нечастые переиздания. «…Борис, кажется, оправился от инфаркта, сегодня должен был отбыть из больницы в санаторий, — писал мне Аркадий Натанович в письме от 12 марта 1981 года, — еще месяц и, возможно, начнем снова встречаться для работы. Хотя где встречаться… Живу вчетвером с малышом в двухкомнатной, сам понимаешь, каково это… Но Бог милостив, что-нибудь придумаем. Главное, оба мы с Борисом уже старые больные клячи, в доме творчества работать боязно — без жены, чтобы присматривала за здоровьем, насчет возможных приступов и т. д.»