Константин Бальмонт - Революционер я или нет?

И известно, что, если осел уперся на одном и том же месте и не хочет сдвинуться, возникает взмах палки – и упрямое животное должно идти дальше.

В начале мая, в этом году судьба забросила меня в столицу юга, Харьков. Этот город, как и другие Русские города, многократно повторяет слова о завоеваниях Революции и о свободе.

Свойство колеса – вращаться. Но также свойство колеса – приводить что-нибудь в движение. Бывает колесо, которое вместе с другими колесами катит телегу, и сотни трудовых телег, и миллионы мчащихся повозок, или, соединенное с сложной разумной сетью двигателей, осуществляет творческую деятельность высоко-полезного завода. Бывает также колесо, которое вертится и ничего не движет, и никуда не подвигает. Таким колесом играют дети, случайная рука, – порой даже нога проходящего животного.

Мне всегда чудится вращение праздного колеса, когда представители так называемой революционной демократии без конца говорят о завоеваниях Революции.

К каковому разряду завоеваний надо отнести следующий случай?

10-го мая я написал очерк «Солнечная Угроза». Редакция большой Харьковской газеты отнеслась чрезвычайно сочувственно к нему, но редакция боялась раздражать местные демократические организации. После долгих ожиданий, увижу ли я свой очерк напечатанным, и когда это будет, я получил, наконец, 10-го сентября, обратно свою рукопись, причем красным карандашом были зачеркнуты особенно вредные места. Да узнают любопытствующие, что бывает раздражительным для мнимо-революционных революционеров, и что было невозможно напечатать в гордящемся завоеваниями Революции большом городе, в столице Юга. Зачеркнутые места я печатаю курсивом.

Только Солнце властно пронизать туман острием своих лучей и разогнать их цепкие хлопья, не дать им опять и опять спуститься в мертвящую пелену, лучистыми стрелами порвать их саван. Только Солнце. Потому что все лучи его, идя в разные стороны, исходят из одного средоточия, и в кажущейся отдельности делают одно и то же дело.

А если бы каждый луч захотел и смог оторваться от общего горнила, от единого жгучего жерла, отдельные лучи оторвались бы лишь затем, чтобы сверкнуть на мгновенье самовольной горящей змеей – и сгореть до тла, вне творческого праздника, вне широких торжеств солнечного строительства жизни. И оторвавшиеся лучи лишь ослабили бы Солнце. Может быть, оно стало бы тогда холодным и свинцовым. Оно стало бы сродни туманам, ткущим серые сумерки и ночь.