Лев Рубинштейн - Кладбище с вайфаем

После одного из сеансов с парадом и выступлением, рассказывал он, когда публика стала расходиться по домам, от одного человека к другому перебегал сильно взволнованный человек с одним и тем же вопросом: “Вы заметили, что у всех, кто стояли на трибуне, шел пар изо рта, а у товарища Сталина пар изо рта не шел? Как вы думаете, почему?”

От этого неугомонного правдоискателя шарахались, как от чумы. “Не знаю, — закончил свой рассказ мой знакомый, — дошел или этот любопытный до дому!”

* * *

Коммунальный опыт — все-таки важный опыт. И многое объясняющий в этой непростой жизни.

Ну, допустим:

— Что же это вы, Клавдия Николаевна, со всей квартирой-то разругались? Не стыдно вам?

— А чего стыдно? Это они со мной разругались. А я ни с кем не ругалась. Я ко всем хорошо отношусь. А они чего-то взъелись. Ну и ладно — не очень-то и хотелось. Проживу как-нибудь.

— Что значит взъелись? Вы вот зачем у Валентины Андреевны кастрюлю взяли и не отдаете? Она ж не ваша…

— Моя это кастрюля. Ее моя мама покойная ее матери подарила на день рождения.

— Так значит не ваша?

— Как это не моя? Моя мама за свои деньги купила. Да и мне нужнее. У меня вот двое детей, а у нее один, и тот балбес. Моя это кастрюля!

— Ну, как же она ваша. Вон все соседи подтверждают, что не ваша.

— Так они все что хошь подтвердят. Они все у Вальки деньги одалживают.

— Так не хотите мириться с соседями?

— Как не хочу? Хочу! Я человек мирный, никого не трогаю. Мир лучше ссоры, это все знают.

— Так кастрюлю-то, может, отдадите?

— Чего это я буду отдавать свою кастрюлю, если она моя?

* * *

Вот одно из чудесных откровений какой-то депутатки:

“Сила и преимущество новой России в том, что у нас сейчас появилась общая идея. И эта идея — сама Россия”.

Я, конечно же, немедленно вспомнил старый, но хороший анекдот.

В поезде напротив друг друга сидят две не знакомые друг другу дамы.

На руке одной из них огромный, невероятной красоты бриллиант.

Вторая, как ни старается соблюсти приличия, не может время от времени не взглянуть на это чудо.

В какой-то момент обладательница сокровища, улыбнувшись, говорит:

“Я вижу, что вас заинтересовало мое кольцо”. “Да! — говорит вторая. — Вы уж извините меня за бесцеремонность, но я впервые вижу таких размеров и такой чистоты камень”.

“Да, — говорит первая, — это очень знаменитый бриллиант. Он называется «бриллиант Рабиновича». Но над ним висит страшное старинное проклятие”.

“Какое же?” — затаив дыхание спрашивает вторая.

“Сам Рабинович”.

* * *

“Петербургские казаки потребовали запретить ловить покемонов в России”, — прочитал я.

То, что я до сих пор вздрагиваю от нелепого словосочетания “петербургские казаки”, это ладно, это моя, как говорится, проблема, и я с ней справлюсь сам.

В данном случае я беспокоюсь о другом. Я беспокоюсь и тревожно думаю о том, что если этих самых покемонов совсем не ловить, то сколько же их тут разведется? Думаю, не меньше, чем казаков. В том числе и петербургских.

Ведь перекусают же всех! А заразы сколько разнесут! Об этом подумали?

* * *

Давно, в семидесятые годы, я однажды подслушал фрагмент разговора двух мужчин в военной форме.

Из контекста разговора я понял, что один из них был военный музыкант. Ну, типа, дирижер военного оркестра. Второй же все пытался понять, в чем, собственно, состоит функция дирижера. Музыканты — это понятно — инструменты, ноты, то-се… а дирижер-то там что делает?

Дирижер пытался объяснить, говоря что-то о репетициях, о партитуре, о согласованности партий, о ритме и темпе.

“Нет, я понимаю так, — говорил второй. — Ты даешь команду, они играют . А махать-то зачем?”

В тот момент они как бы олицетворяли и иллюстрировали собой специфические взаимоотношения между искусством и государством.

* * *

В инструкции для “встающих с колен” одним из первых пунктов должен значиться такой.

Прежде чем начать запускать процесс вставания, необходимо принять во внимание высоту потолка. Если потолок низок, а вставание при этом резкое, существует серьезная опасность получить сильнейшее сотрясение мозга со всеми вытекающими из этого последствиями.

Что мы, впрочем, и наблюдаем.

* * *

Когда чиновник, депутат или просто какой-нибудь высокоморальный и высокодуховный миллиардер говорит о том, что материальные ценности для “нашего человека” ничто по сравнению с ценностями духовными, я всякий раз вспоминаю это:

“Паниковский, пригнувшись, убежал в поле и вернулся, держа в руке теплый кривой огурец. Остап быстро вырвал его из рук Паниковского, говоря: «Не делайте из еды культа». После этого он съел огурец сам”.