Гвидо Кнопп - CC – инквизиция Гитлера

Мучили его после этого угрызения совести? Очевидно, Штарк оказался не в состоянии сбросить с себя бремя преступления.

Когда он возвращался с расстрелов, то долго и тщательно отмывал руки.

Еврей-денщик начищал до блеска его сапоги, а он садился за свой письменный стол и молча предавался размышлениям. Его брат утверждал, что Штарк в последующие годы сильно страдал от ночных кошмаров.

Через 21 год после совершенных Гансом Штарком преступлений судья вопрошал:

— Какие чувства вы испытывали?

Штарк:

— Никогда больше!

Судья:

— Почему? Вы считали все это несправедливостью?

Обвиняемый:

— Нет, вовсе нет! Когда человека расстреливают, — совсем другое дело, но вот применение газа — это было, действительно, не по-мужски и трусливо.

Его тоже отталкивал способ человекоубийства, но не сам факт душегубства. Гансу Штарку никогда не пришла бы в голову мысль отказаться от выполнения изуверского приказа. Свои преступления он полностью признал. Но так и не понял, что это действительно были преступления. В связи с тем, что во время совершения преступных деяний ему не исполнилось еще 21 года, Ганс Штарк был осужден на 10 лет тюремного заключения в соответствии с уголовным кодексом для юношества.

Большинство привлекавшихся к ответственности на франкфуртском судебном процессе по Аушвицу отрицали свое участие в убийствах.

Ральф Джордано следил за ходом слушаний и как жертва, и как журналист: «Все, кто пережил ужасы Аушвица, ничего не забыли. А преступники забыли все. Это такие убийцы, как Освальд Кадук, как Роберт Мулка и Карл Хекер — бывшие адъютанты казненного в 1947 году Рудольфа Гесса. Как доктор Капезиус, который занимался селекцией евреев на лагерной платформе. Ни один из них не признал свою вину, ни один не нашел слов раскаяния и сострадания к убиенным». Они утверждали, что всю свою жизнь были такими же безобидными согражданами, какими их увидели при арестах через многие годы после войны, — отцами семейств, служащими, учителями, врачами, аптекарями. Так, медбрат клиники, пациенты которой называли Освальда Кадука «папашей Кадуком», был когда-то не кем иным, как «грозой Аушвица».

В действительности, большинство эсэсовцев из частей «Мертвая голова», которым удалось пережить войну, словно незаметно растворились в послевоенном обществе. В том обществе, которое смотрело вперед, не желая оглядываться назад. Но не только поэтому не замечали многочисленных «преступников прошедшей войны». Некоторые из них были неприметными современниками, которые умудрились ловко приспособиться, подчиниться, сжиться с новыми порядками, словно вчера ничего и не было. С тех пор вопрос о том, что же в конечном счете двигало преступниками в их бесчеловечных деяниях, остается по-прежнему актуальным. Кто они? Заведомо отмеченные роком злодеи, которые бы и в «нормальных условиях» непременно совершали преступления?

Через два года после холокоста Евгений Когон еще характеризовал людей на службе в концлагерях как «крайне недовольных неудачников, отвергнутых, бездарей всех мастей и часто социально деградировавших субъектов».

Однако сегодня мы хорошо знаем, что это отражает лишь одну сторону реальной действительности, так как количество преступников «из средних слоев общества» оказалось значительно большим, чем предполагалось.

Долго существовавшее в обществе мнение, будто в лагерях смерти и в оперативных группах СС зверствовали, прежде всего, садисты, уголовники, радикальные антисемиты и прочие подонки общества, а также близкая всем надежда, что «нормальные люди» не способны убивать невинных женщин и детей или смиряться с убийствами, оказались на деле иллюзией.

Теолог Рихард Л. Рубенштейн писал: «Очень удобно представлять национал-социалистов как одержимых и извращенцев, поскольку такая интерпретация сохраняет ту иллюзию, какую мы имеем о себе. Если мы национал-социалистов считаем более или менее нормальными людьми, это не значит, что мы оправдываем их преступления или приуменьшаем исходящую от них опасность. Наоборот, это значит, что мы признаем, насколько хрупки узы нравственности и порядочности, удерживающие человеческое сообщество от полной катастрофы».

«Нести смерть другим и уметь принимать ее — этот постулат как нельзя лучше отражает линию поведения войск СС. Убивать самому и быть когда-то убитым — такой образ мышления был для эсэсовцев типичным».