Юрий Поляков - В зоне риска. Интервью 2014-2020

Но я уверен, настоящая литература остаётся, а симулякры рассеиваются, несмотря на все усилия пиарщиков и рекламные вливания. Мой, ещё советский, «Апофегей» регулярно переиздаётся, его, кстати, недавно экранизировали. «Парижская любовь Кости Гуманкова» постоянно допечатывается, хотя, казалось бы, проблема советских граждан за границей исчезла много лет назад вместе с Советским Союзом, но эту вещь всё равно любят. Значит, мне удалось затронуть какие-то общечеловеческие струнки.

Понимаете, актуальность художественной литературы отличается от актуальности, скажем, политологической статьи, которая анализирует нынешнюю ситуацию. Года через два читать её никто не будет, на смену ей придут другие политологические статьи, также быстро устаревающие. Чтобы твоя политологическая работа осталась интересной потомкам, надо быть Данилевским, Леонтьевым, Марксом, Лениным, Кожиновым… А роман, помимо анализа современной социальной ситуации и морального состояния общества, создаёт особый художественный мир, герои которого, если вещь написана талантливо, не устаревают. И мы по-прежнему переживаем, читая, допустим, «Гранатовый браслет» Куприна, хотя после публикации этой повести прошло более ста лет, и очень много изменилось. Кстати, зелёный «гранат», на который несчастный влюблённый чиновник растратил казённые деньги, называется «влтавин».

– Считается, что во многих своих произведениях вы как бы изучаете психологию и образ жизни преуспевающего российского интеллигента, зачастую удачливого предпринимателя, причём изучаете, как правило, с определённым сатирическим уклоном. В первоначальный период нашего капитализма это, скорее, были взаимоисключающие понятия – предприниматель и интеллигент. А как сейчас, по-вашему?

– Меня с самого начала очень занимала эта метаморфоза – превращение советского человека, скажем, инженера, который жил от зарплаты до зарплаты, в супербогатого «нового русского». Впрочем, именно русских среди нуворишей было, по моим наблюдениям, не так уж и много. Мне представлялся очень интересным процесс изменения социального уклада и политического строя страны в 1990-е, и, как следствие, изменение людских судеб, радикальная перемена участи. Это была настоящая «ломка», мощный исторический сдвиг, по грандиозности мало уступавший Октябрьской революции. Кстати, как ни странно, лишь немногие писатели поняли, что именно это сейчас и есть самое главное, самое важное, что художественно запечатлённое движение исторических литосфер и будет самым интересным грядущим читателям. Но кто-то вообразил, будто свобода слова существует исключительно для того, чтобы рассказывать о своих сексуальных девиациях. Мне жаль таких литераторов…

Сегодня, смею предположить, по моим сочинениям можно изучать ту ушедшую эпоху, что и делают некоторые филологи, защищая диссертации. Мне были интересны не бандиты, пришедшие в класс нуворишей с распальцовкой, со сроками за спиной, с «общаками». Я этот мир почти не знал. А вот вчерашние советские интеллигенты, люди образованные и творчески мыслящие… Их ведь много было. Конечно, не все научились зарабатывать большие деньги. Но кое-кто научился. Мне хотелось показать, что происходит с их душами, как они трансформируются, потому что в 1990-е честно заработать деньги, никого не обобрав и не опустошив казну, было почти невозможно. Меня всегда волновала тема денег, точнее сказать: я хотел разобраться, как деньги, этот «эквивалент счастья», влияют на людские души, на человеческую судьбу. Тема вечная. Не мною открытая. Об этом мои книги. Например, «Небо падших», очень, кстати, популярная повесть, по которой с разницей в десять лет сняли два фильма, что большая редкость. И «Грибной царь» о том же.

– Перейдём к «Литературной газете». Вы долгое время были её главным редактором, да и сейчас возглавляете редсовет «Литературки». Что сейчас представляет собой «Литературная газета», как удаётся сохранять её печатную версию?

– Когда я в 2001 году пришёл в «Литературную газету», её тираж упал до нескольких тысяч. Это был такой заповедник либералов образца 1993 года. Читать их письмена к тому времени было просто невозможно. На первой полосе каждого номера в обязательном порядке красовалась гнусная карикатура на русских недотёп. Не сразу, но всё-таки удалось «развернуть» газету, сделать её острой, полемичной, полифонической по разнообразию мнений, но государственно-патриотической по взгляду на вещи. Мы взяли за основу здоровый консерватизм, опирающийся и на православные ценности, и на советские традиции. Они друг другу не противоречат. По-моему, одна из главных ошибок советской власти заключалась в том, что она большую часть своего существования боролась с Церковью, которая на самом деле – естественная союзница власти в деле укрепления исторической российской государственности. Вот и доборолась…