Джон Бэррон - КГБ. Работа советских секретных агентов

"А что будет с моей семьей?" — спросил Тоуми.

"06 этом не беспокойтесь, — ответил генерал. — Мы уверяем Вас, что они ни в чем не будут нуждаться".

"Есть ли возможность дать им новую квартиру?"

"Это займет некоторое время, но мы можем гарантировать и это. Компенсация будет более значительной, — пообещал генерал. — Ваша зарплата будет утроена, и Вы сможете отдавать ее целиком Вашей семье, поскольку от нас Вы получите необходимое Вам количество долларов. Каждый год, проведенный Вами за границей, зачтется Вам при отставке за два. С возвращением Вам не придется заботиться ни о чем до конца Ваших дней. Но есть нечто гораздо более важное. Вы будете испытывать гордость, по-настоящему послужив Вашей социалистической родине. Вы будете знать, что совершили нечто значительное в Вашей жизни".

Оба офицера резко поднялись. "Вы не должны дать ответ теперь, — сказал генерал. — Мы хотим, чтобы Вы хорошенько подумали прежде. Мы вернемся завтра".

Несмотря на усталость от длительного путешествия в поезде, Туо-ми не смог заснуть в ту ночь. Ходя взад и вперед по комнате, сидя у окна, глядя на московские огни, он отдался воспоминаниям. Непонятные в прошлом события обретали смысл сейчас. Он пришел к мысли, что КГБ, возможно, на протяжении многих лет имел в виду поставить его перед решением, которое он должен был принять в ближайшие несколько часов.

Каарло Туоми родился в Соединенных Штатах, но с детства был проникнут коммунистическими идеями, которые внушал ему отчим, убежденный протестант, финн по национальности. В 1933 году, когда ему было уже шестнадцать лет, вся семья переехала из Мичигана в Россию, где они стали советскими гражданами. По прошествии четырех лет, во время сталинских чисток, ночью к ним в дом явилась тайная полиция; они забрали его отца, и он больше никогда не вернулся.

Чтобы помочь матери и сестре, Туоми работал лесорубом до мобилизации в армию в 1939 году. Несмотря на то, что его готовили к службе в военной разведке, с нападением немцев его перевели в пехоту. Он прошел всю войну, смог демобилизоваться лишь в мае 1946 года и был одним из двух оставшихся в живых бойцов целого пехотного батальона. Во время царившего в войну хаоса сестра его пропала, а мать умерла от "сердечного приступа" — советский эвфемизм для голодной смерти. Все его имущество состояло из грязной военной формы, заплатанного пальто, пары немецких ботинок, байкового мешка, наполненного полотенцами и нижним бельем, и увольнительного пособия, равного двадцати долларам. Еще в нагрудном кармане рубашки лежало у него выцветшее письмо — последнее письмо от матери. Оно кончалось словами: "Я отдала бы все за один только рыбий хвост, так я голодна".

Туоми не испытывал жалости к себе. Всю свою жизнь он терпел нужду и лишения. Его тяжелое положение мало чем отличалось от положения миллионов других граждан Советского Союза.

Туоми, надеясь стать преподавателем английского языка, поступил в Педагогический институт в Кирове, древнем городе, расположенном среди покрытых лесами равнин на расстоянии 770 км к северо-востоку от Москвы. За умеренную плату он снял угол в комнате, где жила вдова с двумя дочерьми. В комнате была печь, но не было ни кухни, ни ванной. От расположенной неподалеку общей мусорной ямы исходило зловоние, а вокруг бегали крысы величиной с котят. По воскресным вечерам он приглашал старшую дочь Нину на прогулку, в кино, или в Дворцовый театр на центральной площади. Как-то они вошли в одну из двух оставшихся в Кирове церквей, городе, знаменитом когда-то своей церковной архитектурой. Нина неуверенно призналась, что была не в состоянии отказаться от унаследованной ею веры в бога.

Туоми и Нина никогда по-настоящему не любили друг друга. Однако взаимная привязанность и уважение привели к тому, что осенью они поженились. Свадьба состоялась днем, и свою первую брачную ночь они провели в комнате, где на расстоянии двух метров от них спали ее мать и сестра. Чтобы добавить к мизерному заработку Нины, работавшей продавщицей в магазине готовой одежды, Туоми рубил дрова и после занятий подвозил хлеб для государственной чайной № 3. Ежемесячно он получал стипендию, соответствующую пятидесяти долларам, и питание, что позволяло ему отдавать почти весь свой паек женщинам. Еды все-таки часто не хватало, и это вынудило Туоми совершить первую из двух ошибок, которые впоследствии навсегда изменили его жизнь.

В конце декабря 1947 года Туоми тянул за собой по снегу сани, нагруженные хлебом для чайной. Ему показалось, что ящик с хлебом тяжелее, чем обычно, и он открыл его. Аромат свежеиспеченных французских булок наполнил холодный воздух, пока он считал и пересчитывал подносы. Сомнений не оставалось. Пекарня выдала больше на один поднос с сотней сочных булок. Если он оставит их себе, и его разоблачат, то его приговорят к десяти годам заключения за хищение государственной собственности. Но кто узнает?