Ева Меркачёва - Град обреченных. Честный репортаж о семи колониях для пожизненно осуждённых

Примерно 80 % сидельцев «Снежинки» подали жалобы в ЕСПЧ. Но жалуются они в основном на условия, в которых жили еще в «Черном беркуте», — на то, что в туалет ходили в ведро, что было холодно. Но часть арестантов недовольна условиями и в «Снежинке».

— Несколько десятков человек пожаловались на то, что колония слишком удалена от их места жительства, — говорит зам. начальника Дмитрий Синицын. — Некоторым родным, чтобы добраться, нужно потратить больше 100 000 рублей. А ЕСПЧ уже принял решение по удаленности в пользу одного из осужденных «Полярной совы» в поселке Харп Ямало-Ненецкого округа. Ему выплатили около 10 000 евро — вот наши и вдохновились этим примером.

— А вообще, хотят компенсации за все несправедливости этого мира, — иронизирует начальник. — Если серьезно, то жалуются на несоответствие некоторых российских норм европейским тюремным правилам. Хотят, чтобы было как в Бельгии, к примеру. Некоторые выигрывают, суммы при этом значительные — до 1 200 000.

Вот неполный перечень того, на что жалуются:

— на камерную систему содержания;

— на отсекающие решетки внутри камеры;

— на слишком узкие решетки на окнах;

— на то, что нельзя звонить родным каждый день (по российским ПРВ не менее шести раз в год, но в «Снежинке» разрешают даже больше — до 24);

— на стеклянные перегородки в комнате краткосрочных свиданий;

— на невозможность переписываться друг с другом, передавать вещи и продукты друг другу (в разные камеры);

— на отсутствие биотуалетов в прогулочном дворике.

А количество исков в российские суды, по словам сотрудников, запредельное.

— Один все время судится с Почтой России, — говорит начальник «Снежинки». — Есть правила, по которым письмо отсюда до Сахалина идет столько-то дней. Вот он знает, что из-за тайфуна задержка доставки. И подает жалобу. По его разумению, несмотря на стихийные бедствия, письма должны доставить в срок — хоть на оленях, хоть вплавь.

Среди известных жалобщиков, судя по базе данных Верховного суда, Андрей Ресин, который обрел криминальную славу на пару с отцом. Ресин-старший, как рассказывали на суде свидетели, был крупным экспортером леса на Дальнем Востоке, конкурентов не щадил. Его застрелили в подъезде. А сын получил срок за рэкет и тройное убийство. Верховный суд не согласился с его доводами, что пожизненно осужденный имеет право на свидания с адвокатами без разделительной решетки. Но у его судебных тяжб был хеппи-энд — женился на юристе, которая помогала составлять жалобы.

В нормальном правовом государстве так и должно быть — человек имеет право оспаривать все, что считает незаконным. И для меня лично показатель гуманности в конкретной колонии — большое количество исков от осужденных. Из «Черного беркута», где люди, как говорят, сгнивали заживо, ни одна жалоба не уходила.

Начальник колонии, провожая меня за ворота «Снежинки», вспоминает былое:

— В Хабаровском крае есть поселок Хурмули, там зона была. Знаете, как зэки убегали оттуда? Это было легко — забор невысокий, «колючка» слабая. Организатор побега брал с собой еще двоих, чтобы их съесть по дороге. Это не шутка. Оттуда до Хабаровска 500 км тяжелого пути. А охранники, которые в погоню отправлялись на лыжах, должны были доставить не самих «побегушников», а их уши. Такие страшные были времена. Слава богу, что они позади. Но, как говорят, страшную историю нужно помнить, чтобы никогда к ней не вернуться.

Худенький паренек с окладистой бородкой склонился над иконой и, кажется, даже не замечает присутствия гостей в мастерской. Несколькими штрихами кисти он дорисовывает светлый лик Богородицы. И только после этого поднимает глаза на нас. Мы не в храме, и художник — не монах и не послушник. Мастерская расположена в колонии для пожизненно осужденных Хабаровского края, а иконописец — террорист Илья Тихомиров, получивший свой «вечный» срок за взрыв на московском Черкизовском рынке в 2006 году (14 погибших, 61 раненый). Террорист-иконописец. Как оказалось возможным «перерождение» Тихомирова, которое произошло с ним за решеткой?

Тихомиров выделялся из всех. Даже сотрудники отзывались о нем довольно тепло. «Хороший паренек, светлый такой». Светлый? А как же бомба, которую он сделал? Как же погибшие от этого страшного взрыва? Вряд ли их родные считают, что Тихомиров заслуживает прощения и такого отношения. С этими мыслями я зашла в художественную мастерскую. На самом деле это обычная камера, но вместо нар там большие деревянные столы с баночками и кисточками, и кажется, будто все залито светом — художники работают под яркими лампами. Вкусно пахнет краской. На столе высыхает свеженаписанная икона Николая Чудотворца, рядом — образ святых Петра и Февронии. И почти сразу прежние мысли меня отпустили, уступив место другим.