Валерий Анишкин: От Горбачева до Путина. Политический дневник

В этом месте я считаю нужным сделать паузу и заметить, что ни в коем случае не отношусь к «советскому человеку» с презрением, потому что я сам являюсь частью этого общества, и если я наделяю своего соотечественника столь нелестными эпитетами, то это в полной мере относится и ко мне. Но я вижу и то, что многие из нас прозрели и начинают понимать необходимость в переменах.

Человек во все времена был разнолик, и его принимать нужно таким, каков он есть. А он от природы зол и добр, правдив и лжив; ему присущи эгоизм и альтруизм, жадность и расточительность. Человеком движет и ненависть, и любовь. И способности у человека разные. Есть среди нас глупые и умные, гениальные и бездарные. Недаром русская пословица говорит: «В лесу лес не ровен, а в миру – люди». А социализм пытается всех уравнять, унижая личность.

Строя коммунистическое общество, мы потеряли культуру, а вместе с ней и совесть. Религию растоптали, интеллигенцию разогнали, самых работящих уничтожили, а оставшихся подстригли под марксистско-ленинскую идеологию.

То, к чему мы пришли через семьдесят с лишним лет, – логический и естественный результат…

Теперь на съездах депутаты грызутся как хозяйки на квартирах с общей кухней. Драка больше идеологическая, чем хозяйственно-экономическая…

Разрушился культурный слой, гумус.

В своих публикациях академик Фёдор Григорьевич Углов6 приводил следующие утверждения:

За год у нас рождается двести тысяч дефективных детей (по данным на 10 декабря 1988 г.). И это только из-за злоупотребления алкоголя родителями.

В 1990 г. в школы пришло 1 млн. 650 тыс. умственно отсталых детей…

Мы теряем генофонд.

И правительство мы имеем то, которое заслуживаем, т.е. также не способное принимать взвешенные решения…

Горбачев изменил ситуацию. Почему? Да потому что ситуация стала неизбежно критической, назревал кризис, система терпела крах, и что-то в ней срочно нужно было менять.

Горбачев пошел по пути спасения партии и социализма через «перестройку».

22.12.90 г.

Пять лет «перестройки». На всех языках русское слово «perestroyka». Зато мы ввели очередной вал иностранных слов. Вместо «различных мнений» у нас «плюрализм», вместо «передачи в собственность» – «приватизация», вместо «соглашения» – «консенсус», вместо «отставки» «импичмент». Или церковное слово «келейно» вместо «единолично». А еще «ротация», «популизм», «мэр», «киллер», «шоу» и т. д.

Мне, правда, милее старославянское: «Не единые похвалы, аще истинно рещи достойно есть, понеже вси яко рыбы с понуждением сотворили есте, а не хотением, а паче с роптанием7»

Горбачев говорит не «такова реальность», а «таковы реалии». И почти никто из депутатов ни разу не поставил правильно ударение на слове «договор».

Вот образец речи одного депутата Верховного Совета:

«А где взять средства. Тут вот мы всё решали: начать работу или перерыв. Может час решали, хотя и так ясно, что нужно начать. А иначе народ нам не простит».

В этом небольшом тексте ударение в словах «средства», «начать» и «иначе» ударение упомянутый депутат делает «как Бог на душу положит».

31.12.90 г.

Шеварднадзе8 попросил отставку. Неожиданно. Объяснил это как протест и предупреждение о том, что демократические силы отступают перед реакцией, и власть может перейти постепенно к тоталитарному режиму. Кто-то объяснил поступок министра другой причиной. Мол, Шеварднадзе – грузин и хочет остаться со своим народом в то время, когда Грузия выступает за суверенность и выход из Союза.

Мы устали от политики, устали от трансляций тягомуторных заседаний съездов и Советов. Люди хотят отдыха, хотят больше развлекательных программ…

В Москве пустые прилавки. К празднику в учреждениях дают по записи по бутылке водки, по банке консервов и еще что-нибудь в ограниченных количествах. В винных магазинах километровые очереди, брань, драки; а с черного хода бойко торгуют водкой по 30 – 35 рублей за бутылку9.

В Никольском магазине на ул. 25-го Октября кооператоры продают женские сапоги за 1024 рубля, мужские туфли за 560 рублей, спортивный костюм за 700 рублей, блузку женскую за 300 рублей.

На Орловской барахолке молодые дельцы «новой формации» бойко торгуют всем, что пользуется спросом (интересно, где берут?). Сигареты – 2—3 рубля, женские сапоги – 400—700 рублей, поднимая таким образом цены до московских, имеющих хождение на Рижском рынке. Год назад наши кооператоры продавали футболку за 60 рублей. Сегодня, смотрю, на капоте «Жигулей» разложен товар, и хозяин просит за такую же футболку 200 рублей. Одна женщина не выдержала: