Андрей Рудалёв - Никто кроме нас. Статьи о стране и народе

Каждому свое, кому что: «кому-то Сан-Тропе, лазурный пляж, канапе, кому-то – кайло и холодный Таймыр», «кому меню в баре, кому с горы скрижали». Цель обретения этого Завета и движет мужчинами, в каждом из которых – Моисей. Иные же довольствуются «золотым тельцом». Кто-то вместо Афона и Саровского выбирает расставленные «сети»: айфон и Сваровски – об этом уже говорит группа «25/17».

«Нельзя быть честным наполовину» – поет Александр Ф. Скляр. Нет середины. Это ничто, пустота, «ни то, ни сё» – мир мертвых душ.

Каждому свое. Или-или. Без середины. Такова логика альбома. В пути шатания приводят к блужданию и гибели. Нужно твердое знание о цели, она есть – на океан!

Миру распада и разлада, миру без будущего, противопоставлен путь, который связывает и преобразует пространства и самого путника, а также братство.

Композиция «My buddy» заокеанского рэпера звучит в альбоме из черного квадрата внедорожника. Эта мощная энергия братства преобразует и пустоту черного квадрата, и мир-наследник 91-го, и лунатический сон, наступивший после точки распада, когда «Россию валят сверху, России почти нет».

Валят – валить. Пора! Океан заждался, а вы все еще сидите на липкой ленте!

Весной 1992 года, когда советская страна уже безвозвратно разошлась по швам, Юрий Михайлович Лотман надиктовывает небольшой текст «Современность между Востоком и Западом». В нем наш известный литературовед и культуролог говорит о важности географического фактора для страны о том, что он является ее культурным «индикатором», определяющим пути развития. Это не географическая обусловленность русского национального характера, о которой писал в свое время Бердяев. Лотман высказался о другой географии – центра и периферии, а также связанная с этим оппозиция «Восток-Запад».

По мысли Лотмана в России борются две модели культурных конфликтов. «Центристская» – по которой Москва – в центре мира, это Третий Рим, оплот Православия. Все что за пределами этого центра воспринимается греховной периферией, врагом, осаждающим русскую крепость. Эта модель тяготеет к изоляционизму, замкнутости.

Другая культурно-государственная модель – «эксцентризм». Понятие сакрального центра переносилось в ней за пределы страны, соответственно, сама она, чтобы преодолеть свою периферийность, провинциальность, должна была перенять иной тип культуры – получить мандат в европейскую крепость центра. Отсюда стало бытовать утверждение о европейскости России.

Говоря о том, что Россия – европейская страна, мы тем самым наделяем Европу средоточием центра. Соответственно, у России есть шанс уйти с греховной неполноценной периферии и прилепиться к центру на правах радивого ученика, который стыдиться своего темного прошлого.

Вектор «Россия – Европа», по мысли Лотмана, реализовался и в переносе столицы в Санкт-Петербург, который стал русско-европейским пограничьем. Оппозиция «Петербург – Москва» стала отражать полемику между Западом и Востоком в русском сознании. У Гоголя, а после и у Достоевского, Петербург стал символизировать болезнь России, которая стремится стать иной, отвергая свою истинную сущность.

Культурный эксцентризм развил и такую важную для России антитезу: Восток-Запад. Более того, как пишет Лотман, когда «мир раскалывается на Восток и Запад, трещина проходит через сердце русской культуры», подобный раскол крайне болезнен для нее и имеет далеко идущие последствия. Это своеобразная культурная дизъюнкция: «или-или». При том, что традиционно России ближе логика конъюнкции «и-и»: синтез, симфоничность вместо раскола и розни.

Восток в этой антитезе формулируется как темное прошлое страны, которое должно быть преодолено ради единственно верного пути к «земле обетованной», к Западу. Другой альтернативы нет. Ориентация на Восток – деградация, скатывание назад. Страна должна отречься от своего темного, ордынского, непросвещенного прошлого. Выстричь себе бороду, избавиться от изоляционизма, измениться, стать вместо Москвы Петербургом, и попытаться влиться в общую семью цивилизованных народов.

По сути, модель эксцентризма была уязвима для абсолютизации западной культурной мифологии, формационного взгляда на мир, согласно которому именно Запад является цивилизационной вершиной и иного не дано. Эта теория зеркальна концепции «Москва – Третий Рим» с ее эсхатологизмом.