Виктор Чалмаев: С солнцем в крови

- Это вы, должно быть, ошиблись, господин студент, это мое собственное лицо, - трусливо оглянулся купец.

- Это - человеческое лицо!.. Разве может быть такое человеческое лицо?.. Лицо? Человеческое?"

В этих беспорядочных вопросах, восклицаниях звучит и вызов, и отчаяние, и ужас перед жизнью. Что же это такое - если живые лица хуже масок? Будочник, уводя студента в участок и не понимая кипения мозговой игры, укоряет и "успокаивает" его:

"Которые люди теперь спать легли, а вы будите..."

* * *

В "Ревизоре" гоголевский городничий кричит: "Ничего не вижу. Вижу какие-то свиные рыла вместо лиц, а больше ничего..." Подобный гоголевскому крик, но уже крик протеста против условий жизни, погружающих в спячку, делающих ненужной энергию и талант, солнце в крови, - повторяется у Сергеева-Ценского многократно. И в рассказе "Дифтерит", где энергичный хозяин, преобразивший свой надел, обвиняет лень, пассивность, уродливую круговую поруку нерадивых, "хваленую" мужицкую общину:

"Но будь же энергичен, черт возьми, не сиди нюней, не лопай водки на последние деньги, не продавайся кулаку за грош... Голову на плечах все-таки носи, а не кочан капусты! Хоть в своей-то сфере что-нибудь понимай!.. До последнего времени все они сохами пахали, я показал им пример, плуги завел. Прежде кое-кто из них и знал про плуги, да как, говорят, его заведешь? Задразнят! Вот она где сила-то клоповая - задразнят! Плуг заведи задразнят! Баба себе по-городскому платье сшей - задразнят; мальчишку своего в город учить отдай - задразнят!.. Мир! Община!.. Вот она у нас в чем община проявляется: запьянствуй - не задразнят, а плуг заведи - засмеют..."

И в повести "Сад" Алексей Шевардин, студент земледельческого училища, арендовавший сад в деревне Татьяновке, сжатой в серый комок, казавшейся "беспомощной, маленькой, жалкой и лишней, точно костер из сухой перегнившей соломы", тоже кричит "спящим". Он потрясен сонной одурью деревни, властью тьмы, обилием праздных нищих, бессилием молитв ("Шевардину показалось, что все это старая сказка старой няньки")... И в то же время именно здесь, в этой "жалкой и лишней" Татьяновке, Алексей Шевардин, доселе не знавший меры своей любви к земле, осознает это чувство во всей его силе, хотя и не забывает о горе ее и нищете.

И героиня поэмы "Недра" Варенька, дежурившая у постели умирающей бабушки, совершая чудесную ночную прогулку по городку с Костей, во время которой глухой уездный быт предстает перед ней тоже царством сказки (ей милы и лавка, и паровая мельница, и сапожная мастерская с рисунком и надписью: "Константинопольский сапожный мастер - Асанов"; теперь надпись облупилась, осталось одно ушко сапога), - и вдруг осознает, что "из земли не выпадешь, и из души не выпадет земля; пока недалеко ушло детское, вся душа еще земляная - снежная, дождевая, цветочная, обнадеженная солнечной лаской самое меньшее на сто лет".

...Но герой "Сада" Шевардин очень быстро стряхивает с души эту солнечную ласку и с отчаянием, с дерзостью внезапного пробуждения приходит к идее мести. Кому? Тому, кто сковал красоту земли, энергию людей, сделал воплощенную сказку запуганной и немой. Графу! Протест Шевардина - выстрел в графа - не пробудил, однако, сознания деревенского люда.

* * *

Язык прозы Сергеева-Ценского - от стихотворений и поэм в прозе, включая такие шедевры, как "Печаль полей" (1909), "Недра" (1913), до романа "Бабаев" (1907), интимнейшего романа "Валя" (1914), где главный герой - память, и законченного незадолго до смерти романа "Весна в Крыму" (1958), - этот сложный язык сейчас надо словно бы вспоминать, оживлять в себе, соотнося с явлениями русской художественной культуры начала XX века. Конечно, можно сказать, что язык Сергеева-Ценского - это "стихия лиризма, прозрачного, как воздух золотой осенью" (Н.Любимов). Можно вспомнить для пояснения этого языка намеков, напевных переживаний строки А.Блока:

Здесь тишина цветет и движет

Тяжелым кораблем души...

Но это будет далеко не полное определение стилистики и "Движений", и "Печали полей", и "Медвежонка".

Создатель "Печали полей" признавался, что его влечет повышенно-эмоциональный, красочный, образно говоря - "трепетный" реализм, "словесная чувственность" (Бунин), влечет поэзия в прозе, без упрошенной описательности: "Грешен, - люблю я эквилибристику настроений, зарево метафор, скачку через препятствия обыденщины. Простоты не выношу". И в известной мере прав В.Р.Щербина, говоря о привкусе словесной вычурности (солнце "хохочет" и "качается, как цирковой акробат", у сумасшедшего голос "повисает в темноте, сверкая, как сталактит") в некоторых этюдах, зарисовках писателя, отмечая и избыточный импрессионизм и отвлеченный символизм.