Василий Песков - Таежный тупик

Разговор о новостях в поселеньице идет на ходу: Агафья показывает избу, хозяйство, козла, собаку. Из дверей пулей улетает в тайгу озадаченный обильем людей диковатый, со сверкающими глазами кот. Я, не теряя времени, снимаю, и первый раз «фотомодель» нисколько не возражает – то ли привыкла к «снимальщикам», то ли дошло до нее: не напишут в газете – скоро и позабудут, а для нее сочувствие и внимание стали необходимостью.

Главное минувших двух лет – уход из «Тупика» Надежды. У Агафьи за двадцать два года нашей с ней дружбы побывало больше десятка разных людей. Неустроенность нынешней жизни побуждала искать убежище от невзгод тут, в тайге. Я всех отговаривал: «Ни в коем случае! Вы той жизни не выдержите». Кое-кто все-таки сюда добирался и, конечно, через неделю-другую рвался «домой». «В уме не утвержденные», – говорила Агафья, расставаясь с очередной богоискательницей. А москвичка Надежда Небукина, во многих сибирских местах побывавшая, тут задержалась на целых пять лет. Привыкла к тайге – охотилась, собирала кедровые шишки, ловила рыбу, доила коз, трудилась на огороде, приспособилась к скудности быта. Но в последнюю встречу Надежда и Агафья по очереди мне жаловались друг на друга. По-своему каждая была права, и я понял: разрыв близок. Случилось это летом в прошлом году.

Надежда, вернувшись в Москву, быстро утешилась – рядом мать, дочь, внучка, городские удобства. А для Агафьи уход Надежды был крайне болезненным. «Проснулась утром, а в избе у нее на столе бумажка. Каялась. Просила простить. А я была в горе. Я же её крестила. Матушкой она меня называла». Я робко пытаюсь объяснить обстоятельства: «Городской человек... Больная мать, дочь, внучка...» Все это Агафья пропускает мимо ушей, обнаруживая властный, непреклонный нрав Лыковых. «Нет, не можно так делать...»

Не сразу расспрашиваю о Ерофее. Его присутствие рядом, конечно, смягчает одиночество таежной затворницы. Но у Ерофея свои заботы. Судьба распорядилась так, что ему некуда было податься в раздрызганной нынешней жизни – потерял работу, семью, жилище, лишился ноги. Мыслил тут, в удаленности от людей, разводить пчел и как-то кормиться. Но не всё рассчитал – пчелы, доставленные сюда, погибли, холодновата для них здешняя горная высота. Пустой улей возле избы Ерофея стоит памятником несбывшимся мечтаниям.

Ерофей изменился – выглядит «на трех ногах» одичавшим. Высказал мне обиду, что в прошлом рассказе о здешней жизни я сравнил его бороду с бородой Карла Маркса. «Какой еще Маркс – я крещеный!»

Крестила Ерофея Агафья, но родство в вере, чувствую, не очень способствует климату отношений. Живут двумя «хуторами». Ерофей – в срубчике у реки, Агафья – вверху на бугре. Каждый печет свой хлеб, варит свою кашу. Кое-чем делятся. Заготовка дров – нелегкая доля медведеподобного сибиряка в общих с Агафьей житейских заботах. «Пиши аккуратно, пусть не подумают, что мы с Агафьей тут обвенчались. У каждого – свой крест».

Жизнь сложна. Сына от первого брака Ерофей почти что не знал, души не чаял в дочках, рожденных второю женой. Что вышло? Дочки как будто и не знают о существовании отца, а сын Николай оказался человеком добрым, умным, понимающим, в каком положении оказался отец, помогает ему чем может. Это очень непросто при крайней сложности доставить сюда какой-либо груз. Но Николай ухитряется. Установил в тайге тут рацию и раз в неделю выходит с отцом из Таштагола на связь. Ерофей с Агафьей узнали по этой связи, что мы прилетим. Я определил это по невиданным ранее половичкам в хижине у Агафьи, по обновкам, надетым к случаю. Любознательность Агафьи, конечно, коснулась радиотехники: «У нас тут недавно антенна упала, но к связи наладили...»

Ах, как мало двух часов для свиданья! Надо же посмотреть живое хозяйство Агафьи. На огороде выросло все этим летом неплохо, а в тайге – хороший урожай кедровых орехов. «Жду тушкена (название ветра). Набьет шишек – пойду собирать. С Надей-то это у нас хорошо получалось... А о том, что я рыбу ловлю, не пиши – тут теперь заповедник», – вдруг спохватилась Агафья. Я, не уполномоченный это делать, все же сказал, что рыбу она может ловить, как ловила всегда, заповедник от этого не пострадает и никто за это упрекнуть её не посмеет. Агафья поглядела на меня с благодарностью: «Мяса нет, да и обет я дала не есть мяса, а рыбки-то хоть маленько поймать бы надо...»

У Агафьи, сужу по письмам в газету, много милосердных друзей. Двадцать два года прошло с лета публикации первых очерков о Лыковых, но до сих пор приходят Агафье посылки (с которыми я не знаю, что делать) и письма с вопросами: как живет, как здоровье, что нового? Без «мирской» помощи Агафья выжить бы не могла, и люди много сделали для таежницы. Есть имена, которые я хотел бы назвать, и в первую очередь имя моего друга и земляка-воронежца Николая Николаевича Савушкина. Он работал в Хакасии главой управленья лесами. Почти всё, что построено для Агафьи, – дело его забот. Мне отрадно было узнать, что Агафья всё это помнит, печалится о том, что Николай Николаевич по болезни уже не может к ней прилетать.