Василий Песков: Таежный тупик

В избе у Агафьи сохранился перенятый у Надежды подарок. «Ковер...» – обратила хозяйка мое внимание на кошму, расстеленную посреди хижины. И гостеприимно положила на ковер две привезенные кем-то деревенские тканые дорожки. По ним с удовольствием стали бегать три пестрых котенка. У двери сидела флегматичная их родительница. «Ленивая... – ворчливо сказала о кошке Агафья. – Мыши бегают, а она и усом не поведет, и котят не учит ловить».

По-прежнему живущего тут Ерофея я навестил в избушке его, стоящей внизу у реки. Обросший, как каторжанин, но еще крепкий мужик свой хлеб тут отрабатывает заготовкою дров. С Агафьей, дал понять, проживают недружно. «Хоть завтра улетел бы отсюда, но куда?» Надежды на перемены в жизни он связывает с покупкой где-нибудь деревенского дома: «Копим с сыном деньжата. Я в кубышку кладу свою пенсию, а он кое-что отсыпает от заработка».

К вечеру пошел дождь. Прилетевшие со мной спутники разбрелись по избушкам «дегустировать пиво», а мы с Агафьей зажгли в плошке свечку, чтобы спокойной беседой отметить шестидесятилетие жизни в тайге, на том самом месте, где в 1945 году она родилась.

Свеча горит медленно. И всё же за тихой беседой сожгли мы две, просидев друг против друга далеко за полночь. Зная манеру собеседницы говорить о чем-нибудь долго, пространно, я попросил ее сказать коротко о самых памятных днях жизни в тайге. А утром мы принялись за рисунки. Агафья работала с увлеченьем.

– У всех есть какое-нибудь воспоминанье из самого раннего детства...

– Я помню: возле избы собирала граблями сухие веточки и пучками бросала в костер. Одна ветка с огнем упала на ногу. Помню, кто-то качал меня на руках, а я ревела. Мама сказала, что было мне тогда три годика.

– Помнишь и какое-нибудь позднее происшествие?

– С братом Совином пошли орешить. Надо было сказать дома, что заночуем в тайге. А мы сказали: вечером непременно вернемся. Но припозднились и заблудились в тайге. Как нашли избу, не ведаю. А была я босая, ноги избила и думала, что погибнем. Но Совин вывел к избушке. В окошко увидела: мама стоит на коленях и молится, и тятя был вне себя, думали, что мы с Совином погибли – тут же прорва медведей. Мне было в то лето двенадцать годов.

– А бывали случаи – столкнулись с медведем?

– Всегда их боялись. Один отведал висевшей на стенке сушеной рыбы и опять появился. Наталья при месяце мыла ноги в ручье, обернулась, а он – у двери, прямо за спиной у неё. Сестра пронзительно завизжала, и зверь убежал. Но испуганная обезножела и больше недели не поднималась с постели. И еще был случай, мне рассказывали: медведь раскопал могилу и сожрал тятиного брата Евдокима.

– Вспомни, какой день у семьи был радостным.

– Это когда тятя прибежал с реки и стал рассказывать, как палкой убил марала. Марал застрял в снегу возле скалы, и тятя на него набросился. Бил, бил, а потом заколол... Ну все мы были рады, считали, что бог марала послал: и еда, и из кожи – обувка.

– А день печальный...

– Это когда умерла мама. Было это 5 февраля. На шестидесятом году умерла. Считай, от голода прибралась. Был неурожай всего – бог знает что ели. Мама от забот всяких и от голода слегла и подняться уже не смогла. Последние слова её были: «Живите дружно... Ройте ловчие ямы – без мяса не выжить. И обувку из шкур сошьете». Я читала молитвы у ее домовины и год потом, как вспомню, – плачу.

– Кого в семье, помимо матери, ты любила?

– Митя был всеми любимый. Тятя говорил: «Золотой человек – добрый, спокойный...» Мне Митя всё, что заметит в лесу интересное, обязательно показывал. Вместе видели, как прочно сидит на гнезде мамочка рябчиков. Протянешь руку над ней – сидит. Улетит, если тронешь...

– Хранится ли у тебя сейчас что-нибудь на память о близких людях?

– На память о маме и тяте храню этот вот ковшик. А о сестре как память берегу старый холст. Она в больших стараниях его ткала после маминой смерти. А о Мите вот в этой книжке, погляди-ка, хранится у меня крылышко рябчика. Это он мне его подарил – отмечать места в книге, где её надо открыть.

– Вокруг вас в тайге много было всяких зверей и птиц. Кого из них ты больше всего любила?

– Маралов. (Смеется.) Когда попадались в ловчую яму...

– А не припомнишь ли день каких-нибудь не опасных, но больших забот для семьи?

– Однажды мы потеряли счет дням и всполошились: когда праздники, когда будни? Стали всё вспоминать. У меня память была хорошая, и я поставила всё на место.