Дмитрий Быков - Быков о Пелевине. Лекция вторая

Были ли здесь альтернативы? Мог ли этот автор пойти по другому пути? Вот здесь возникает довольно печальный вопрос, потому что ведь мы прекрасно знаем огромные способности Пелевина, знаем огромные его возможности. Но понимаем мы и то, что путь всякого сколько-нибудь серьезного автора всегда пролегает через роковой перелом. Не может быть так, чтобы этого перелома не было. Автор достигает в чем-то совершенства и после этого начинает новую жизнь. Как правило, на этом происходит его роковая разлука с читателем, его любящим: появляется или новый читатель, или толпа ненавистников.

Так в 1830 году отчетливо переломился путь Пушкина, и Пушкина стала больше интересовать история и меньше стала интересовать выдуманная фабула. Лермонтов до такого перелома не дожил, однако в поздних стихах мы видим предвестие такого совершенства, за которым неизбежно наступает молчание, и после этого молчания – выход на какой-то новый уровень. У Толстого мы знаем этот перелом. Про гоголевский я уж не говорю. Достоевский умер в процессе этого перелома, который должен был разделять две части «Братьев Карамазовых». Мы знаем, к сожалению, страшный перелом в творчестве Горького, который привел его к полной деградации.

И вот, пожалуй, на примере Пелевина мы наблюдаем этот перелом наиболее наглядно. Вот здесь, посмотрите, какая возникает страшная закономерность: я понимаю, что эта закономерность, наверное, чересчур социологична, что эта закономерность чересчур пряма, но тем не менее ничего не поделаешь: влияние атмосферы в обществе на писателя всегда сохраняется. Если общество стоит перед рывком вперед – происходит выбор со знаком плюс. Если общество стоит на грани деградации – происходит деградация. Как это было, например, с Мережковским в начале 20-х, когда вместо великого автора мы получили автора, на глазах глупеющего. Это катастрофа, ничего не поделаешь. Потому что мир впал в это же состояние.

Пелевин придумал гениальную формулу: «У вампира есть девиз – в темноту, назад и вниз!». Надо сказать, что замена девиза «Excelsior!», («Все выше!»), замена вечного девиза просветителей – «К свету, вперед и вверх» – осуществилась именно тогда, когда произошла метаморфоза с Пелевиным, когда советское просветительство, каким бы оно ни было, закончилось, когда закончился культ подвига, культ героизма, культ знания и наступил культ примитива, «баблоса» и всяческого мракобесия. Потому что, как совершенно правильно писал Пелевин в одном из ранних своих эссе, советская власть, как бульдозер, разгребала под собою все новые слои почвы и проваливалась все глубже от христианства в оккультизм. Сейчас от оккультизма, добавим мы от себя, оно провалилось еще глубже – в секту вампиров, в секту тотального потребления.

Как всякий большой писатель, Пелевин абсолютно точно следовал вектору своего читателя. Этому читателю все нужнее было думать, что он самый умный, и все нужнее было учиться презирать, потому что без презрения его самооценка не выдерживала больше напора обстоятельств.

Мне очень грустно об этом говорить, но я, пожалуй, больше всего не люблю именно презрение, потому что презрение – это то априорное высокомерие, на которое никто из нас не имеет права. Все мы кого-то презираем. Это наше ежедневное упражнение для того, чтобы просто вставать с постели, чистить зубы и как-то продолжать жить.

Кто-то презирает, – и, кстати говоря, это великолепное презрение очень сказалось в «Бэтмане», – кто-то презирает оппозицию. Необязательно для этого считать ее предательницей, иначе придется считать предателями практически всех, кто еще не воюет, но, по крайней мере, приятно говорить, что все эти люди просто захотели остроты, захотели оживить свой быт, захотели, чтоб уволили с работы, кого-нибудь чтобы посадили, ну все это только ради остроты, ради пикантности, все эти люди на самом деле любители госдеповских печенек на ментальном уровне и фуа-гра – на гастрономическом.

Мы презираем власть, если мы стоим, наоборот, на стороне оппозиции: все эти люди умеют только сосать нефть и не умеют дать стране настоящую задачу.

Мы презираем родню, потому что родня вечно отстает от наших высоких запросов: жена всегда не вовремя лезет с требованием что-то купить, мать всегда не вовремя лезет с вопросом «как дела?», дети не вовремя лезут со своими школьными проблемами – как будто мы все время заняты чем-то действительно серьезным, как будто нас можно от чего-то отвлечь… Хотя даже если всех нас уничтожить в один прекрасный день, мир этого просто не заметит. Как замечательно сказал Борис Борисович Гребенщиков: «Когда смотришь на число людей, погибших во время стихийного бедствия, как бы от щелчка пальцами – всегда понимаешь: но ведь это как “тьфу”…» И это очень точная формула. Действительно, вот просто щелкнули пальцами – и нет 10 000 человек. И мир как-то продолжает жить совершенно спокойно. А мы все презираем окружающих за то, что они нам мешают заняться чем-то единственно важным.