Дмитрий Быков - Быков о Пелевине. Лекция вторая

– Все дело в словах?

– Конечно, так говорится даже в человеческих священных книгах… «В начале было слово, и слово было у Бога, и слово было Бог… Все через него начало быть, и без него ничего не начало быть, что начало быть…» Ты понимаешь, о чем это?

– Я понимаю, что значит «и дух Божий носился над водою», – ответил я. Эниль Маркович показал. А про это мы не говорили.

– Эти слова объясняют принцип работы ума «Б». Ключевая фраза здесь «и слово было у Бога, и слово было Бог». Она означает, что ум «Б» состоит из двух отражающих друг друга зеркал. Неужели непонятно? «Бог» – это слово, которое создает Бога».

(Это идет разговор на уровне: «Где эта лошадь?» – «Да вот же она!» Помните, из «Чапаева и пустоты»?)

– То, что люди называют Богом, появляется в уме Б точно так же, как образ кирпича появляется, когда раздается слово «кирпич». Разница в том, что кирпич имеет форму, а Бог – нет.

(«Ну да, конечно, – кричит офисный планктон, – я всегда о чем-то подобном догадывался!» Но сформулировать, о чем он догадывался, он, разумеется, не может).

– Но когда мы говорим «Бог», у нас появляется образ чего-то такого, у чего нет формы. Именно эта особенность ума «Бог» и делает Бога условно видимым.

– Мне кажется, – сказал я, – что теологи понимают фразу «и слово было Бог» несколько глубже.

(Рама, в бытность свою вампиром, уже научился косить под умного)

– Никакой глубины там нет.

(Естественно, мы всегда об этом знали, все это одна только чистая объе…вка, а вот Пелевин – это серьезно).

– Есть только слово «глубина», и то, что ты проделываешь над собой, когда его слышишь. Зря проделываешь, между прочим. Вампир должен быть начальником дискурса, а не его жертвой».

– А можно я задам глупый вопрос? – спросил я.

– Будем считать что все остальные твои вопросы были умными, – отвечает Озирис и этим окончательно дезавуирует как себя, так и автора.

В сущности, афоризмы типа «Глубины там нет, есть только слово «глубина» – можно в коммерческих объемах производить на любой стадии посвящения, и любой поклонник Пелевина, прочитавший две-три его последних книги, может это делать абсолютно профессионально, отсекая всех остальных, которые, конечно, ничего не поняли. Но не видеть этого очевидного приема нельзя. Точно так же, как практически нельзя не видеть главного, совершенно, почему-то от всех ускользающего смысла, главной метафоры, которая лежит в основе «Empire V». Я уж не говорю про «Бэтман Аполло», потому что это, на мой взгляд, слишком очевидная художественная неудача, там слишком много всего происходит и при этом не происходит ничего, софизмы отсутствуют, а вместо них какие-то натянутые шутки, но, во всяком случае, я понимаю, что это мнение чисто субъективное, мне даже очень понравилось, как в том же сообществе «РУ. Пелевин» кто-то из сектантов спрашивает: «Неужели каждый вот так вот может выйти на сцену и стричь бабло на Пелевине?» Попробуйте, не так-то это просто. (аплодисменты). Так вот, мне кажется, что достаточно очевидный и достаточно лобовой смысл «Empire V» я тем не менее понимаю. И вы сейчас его поймете. Почему-то вся критика мимо этого прошла. Здесь я уже впадаю в любимую крайность, утверждая, что я единственный так понял гения, а ведь гений, собственно, для того так и пишет, так обтекаемо, размыто и натянуто, с такими надутыми щеками, чтобы, как в «Шлеме ужаса», каждый искренне полагал, что он один правильно понял все, тогда как только они все вместе и есть единое существо.

Мне кажется, что метафора довольно очевидна. Есть язык, который существует независимо от своих носителей. Есть носители этого языка, которые все время с его помощью постигают мир. По-моему, совершенно ясно после этого, кто такие вампиры. Кто это? Особенно если учесть, что Рама – персонаж с довольно сильной внутренней линией. Пропагандист. Персонаж, очень напоминающий мне Вилена Татарского, у которого из-под ног вдруг ушла вечность.

Кто же эти люди? Носители языка, которые с помощью языка постигают мир? Ну конечно, видите, как все просто! Достаточно оказалось пересказать человеческим языком.

Это исповедь писателя. Это то, что с ним происходит. Писатель вынужден питаться баблосом, потому что иначе ему жить не на что, но свое откровение он получает не от баблоса. Я думаю, что Пелевин, как писатель, который чувствует себя существующим только тогда, когда он пишет, когда он генерирует текст, а в остальное время существует чисто машинально, Пелевин подарил нам одно из самых точных описаний писательского труда. Когда Рама (где-то на последних двадцати страницах книги, впервые попробовавший баблос) чувствует себя пролетающим сквозь мыльные пузыри чужих душ, чужих представлений, чужих умов, он пролетает через них, выхватывая ту капельку смысла, которая есть в этих существованиях – помните?