Дмитрий Быков: Ильф и Петров

Третий ромин должен был стать серьезной и трагической книга. Они ее не написали вовсе не потому, что устали от сатиры. И даже не потому, что это нельзя было бы напечатать. Это можно было бы напечатать как-нибудь. Но они увлеклись другим проектом, понятно почему. Понятно, почему Ильф и Петров стали писать «Одноэтажную Америку». Потому что в «одноэтажную америку» переехала Советская Россия.

Очень во многом Америка, которая выбиралась тогда из депрессии, Америка корпоративная, во многих отношениях идеалистическая, деловитая, продолжала ту великолепную линию 20-х годов, которую так любили Ильф и Петров. И не зря «Золотой теленок» сначала вышел отдельной книгой по-английски, со словами на обложке: «Эта книга слишком смешна, чтобы издать ее в СССР». Вот тогда-то всполошился Бубнов и через Горького и лично «продавил» издание этой книги. Кстати, говорят, она очень нравилась Сталину, он любил плутовские романы. Об этом чуть ниже.

Интересно здесь вот что: «Одноэтажная Америка» была самым ильфо-петровским материалом. Катаев в «Алмазном венце» так комментирует цитату из Асеева: «…”Ай-дабль-даблью. Блеск домен. Стоп! Лью!”. (Дань американизму Левого фронта двадцатых годов: из стихов соратника.)». Вот этот «блеск домн. Стоп! Лью!» – этот американизм, это очарование деловой, корпоративной, подчеркиваю, солидарной, какой-то очень идеалистической, в высшем смысле трудовой жизни, это очарование в 20-е годы было многим понятно. Отсюда америкономания тех времен.

Вообще, есть прямая связь: когда Россия развивается, она Америку любит, когда стагнирует – она ее ненавидит. Вот это четкий критерий: идет страна вверх или вниз. Когда она падает, она всегда кричит о том, что Америка окружила ее зловещим кольцом, и первой вводит санкции. Когда она поднимается, Америка становится для нее другом и ориентиром.

20-е были годами интенсивнейшего роста. Ильф и Петров поехали в Америку за очарованием Советской власти, как ни ужасно выглядит этот парадокс. Они кинулись туда, чтобы увидеть и общий труд, и скромность, и бедняков, которые на что-то надеются, и, самое главное, деловитую, бодрую, счастливую атмосферу. А Остапу Бендеру в Советском Союзе больше делать было нечего.

Что же могло дальше произойти с Остапом и как могли развиваться сюжеты, с ним связанные? Я вижу здесь три вероятности, которые все были осуществлены советской литературой. Свято место пусто не бывает. Обратите внимание, что вообще у нас практически нет прозы второй половины 1930-х годов. Вот как Леонов написал «Дорогу на океан», так он до «Русского леса» на двадцать лет замолчал. Зощенко написал «Возвращенную молодость», а дальше пишет документальные повести. Поэзия вся закончилась в 1923 году. Но короткие вспышки были в 1928-м, в 1934-м. Но! Поэзия раньше померла. Как у Слуцкого: « а поэты им в этом помочь не могли, // потому что поэты до шахт не дошли ». А проза… она замерла во второй половине 1930-х.

Мало того, что Пильняк арестован. Мало того, что Катаев пишет историческое сочинение «Белеет парус одинокий…». Нет литературы о тех временах. Есть два, ну, скажем так: роман и повесть, написанные о тех временах, как прямой репортаж. И оба, естественно, не могут быть напечатаны. Первый вы, конечно, знаете – это «Мастер и Маргарита». Может быть, кто-то самый умный вспомнит вторую книгу, единственную книгу о терроре, написанную во время террора. Это довольно неожиданная книга, но она единственная, ничего не поделаешь. Это «Софья Петровна» Лидии Чуковской – повесть о том, что происходило тогда. А так мы не знаем, что делалось во второй половине 30-х.

Но если говорить серьезно, то, конечно, третий том трилогии о Бендере – это «Мастер и Маргарита». Здесь есть одна интересная особенность, о которой надо сказать подробно, но этот экскурс вы мне простите, потому что «Мастера…» любят все. Понятно, что в этой книге Бендер переходит на следующую ступень, он и так все время возвышается в читательском сознании: сначала он авантюрист, потом он почти трагический одиночка, в финале он – дьявол. То есть в третьей части. Он должен прыгнуть еще на одну ступень.

Дело в том, что вся мировая литература и, в частности, русская литература, делится на три неравных категории. Первая – большинство – это литература, написанная «за власть», вторая – литература «против власти», а третья – литература, написанная «для власти», – это самая маленькая прослойка – это письма к верховному правителю, написанные для того, чтобы он прочел и сделал выводы.