Дмитрий Быков: Ильф и Петров

Обратите внимание, что в речи Горького на Первом писательском съезде (это уже значительно позже «Теленка») красной нитью проходит мысль: «Мы мОжем мнОго гОвОрить О наших пОрОках, нО мы сОвсем не умеем гОвОрить О наших превОсхОдных дОстижениях!». Не надо нам сейчас сатиры, нам надо научиться увлекательно говорить о том, как мы хороши.

Естественно, общим местом стала мысль о том, что злейшая пародия здесь содержится и на Маяковского. И, конечно, «служил Гаврила хлебопеком» – это жесточайший привет ему, именно лефовской идее, точнее, идее литературы факта, постановки искусства на службу жизни. Не говоря уже о знаменитом невежестве Маяковского, который, конечно, не написал бы «стремительным домкратом», но тем не менее он гордился тем, что над всем, что сделано, ставит NICHIL. «Книги, что книги?» Читал и перечитывал он только «Что делать?» да Базарова в «Отцах и детях», которого считал своим alter ego. И самое главное, что здесь появляется Хина Члек, которая уж совсем недвусмысленно отсылает к Лиле Брик.

Вопрос: а как же, собственно, совместить с этим восторженные, почти религиозные слова Петрова о том, что вот в этом пространстве тотальной иронии «единственным нашим ориентиром был Маяковский, отрицавший быт»? Да очень просто. Маяковский осмеивается у них в полном соответствии с заветами самого Маяковского: ничего святого, так уж ничего святого. И надо сказать, что Маяковский действительно не обиделся. Ну, может быть, потому, что он себя в Ляписе-Трубецком и не узнал.

При всем этом, при всей откровенно пародийной и издевательской сущности этих романов они восходят к еще двум чрезвычайно значимым архетипам. Мне уже приходилось говорить о том, что в основе каждого культурного мифа, в основе каждой национальной культуры лежат два эпоса: условно говоря, «Илиада и Одиссея» – эпос военный и эпос путешествия, странствия хитреца.

В основании всей послевоенной и, точнее, даже страшно сказать, предвоенной, межвоенной Европы лежит эпос Гашека с его Швейком, который сочетает в одном лице и Дон Кихота, и Санчо Пансу, который попадает в идиотские приключения, роман о котором оказался не окончен не только потому, что Гашек много пил и умер от цирроза, а он потому и пил много, что эта книга не могла быть закончена и он не понимал, чем она может быть закончена. Этот сатирический эпос выводил в никуда. Кстати говоря, может, это и к счастью, что он его не дописал, потому что дальше Швейк попал бы у него в советский плен и стал бы белочехом, а уж тогда книга точно не была бы переведена на русский язык.

Но самое интересное, что перед этим был «Дон Кихот. Почему «Дон Кихот»? Потому что «Дон Кихот» тоже глобальная пародия, потому что для Сервантеса Дон Кихот ни в какой мере не положительный герой. Дон Кихот – это идиот-идеалист, осмеиваемый битым жизнью старым Сервантесом за то, что он так отважно вторгается в чужие дела и всегда все рушит вокруг себя. Дон Кихот – это объект злейшей, ядовитейшей насмешки.

И Бендер – объект такой же насмешки. Обратите внимание, что авторы всячески подчеркивают мелочность и отрицательность Бендера. У Бендера есть одна мечта: чтобы все вокруг ходили в белых штанах. Это просто из советской действительности белые штаны выглядят таким небывалым завоеванием. Это Балаганов может с завистью сказать: «Я тоже хочу в белых штанах!..» Это объект мечтаний человека, который ходит постоянно в залатанных штанах и годами не моется. Помните, Паниковский стонет: «Я год в бане не был!» Это только из Вороньей Слободки идеалы Бендера выглядят недосягаемыми как звезда из колодца. Но, в сущности, все идеалы Бендера – это идеалы пошляка. Пародийный роман о пародийном герое, в котором нет ничего святого, – это и есть желательный, идеальный образец для Ильфа и Петрова. Это попытка выстроить новую этику с пустого места.

Но дальше этот герой шутит со своими авторами довольно злую шутку. Оказывается, что, кроме этого – явно отрицательного, явно пошлого, явно жестокого персонажа взгляду совершенно не на чем отдохнуть. Возникает чудовищный парадокс: посмотрите, даже ни одного сколько-нибудь удачного женского образа нет в этих сочинениях. Даже Зося Синицкая. Ведь умственный горизонт Зоси Синицкой ограничен желанием съесть орехов и мороженого. И все, что она говорит Корейко на предложение руки и сердца, – это чудовищная пошлость. Нет человека, который мог бы стоять рядом с Остапом Ибрагимычем.

Больше того, авторы с ужасом убедились, что созданный ими герой – это единственный герой, которому хочется подражать. Цитаты из Остапа Бендера собирались с мира по нитке. Как, собственно, и на всех. Известно, что «красивый и толстый парниша» – это любимое выражение Аделины Адалис, нелохого, кстати, поэта. Она так называла всех подряд. Видимо, потому, что на фоне ее первого любовника и кумира Валерия Яковлевича Брюсова «толстыми и красивыми парнишами» казались все. Что касается «ключа от квартиры, где деньги лежат» – это выражение уже упомянутого Михаила Глушкова, который был постоянным партнером Маяковского по бильярду и все время старался его переострить. Некоторые черты и приметы остаповского облика перешли из образа Остапа Шора, который был братом футуриста Анатолия Фиолетова. Остап Шор служил в одесском угрозыске. Убить должны были его, а застрелили вместо этого Фиолетова, который, впрочем, тоже служил в этом угрозыске. И овдовела несчастная Зинаида Шишова, главная местная красавица, впоследствии автор романа «Джек-соломинка». Видите, как все в мире тесно переплетено… И вот черточки, выражения, манеры Остапа Шора вместе с редким именем тоже достались Бендеру. Бендер – это сборный персонаж, которому достались все фразочки, привычки, милые придури из кружка Ильфа и Петрова, кружка чрезвычайно остроумного.