Дмитрий Быков - Маяковский. Самоубийство, которого не было

Такого манифеста жизнеотрицания ни русская, ни мировая поэзия еще не видала. Не приемлю! Ненавижу ЭТО ВСЁ! Это чрезвычайно расширяет смысловые границы названия «ПРО ЭТО». Надо сказать, что у Маяковского существовали две расшифровки этого названия. Одна – самая простая, в автобиографии 1922 года он пишет: «Пишу громадную поэму о любви»; впоследствии, когда «Про это» уже закончено, вы помните, при каких трагических обстоятельствах оно закончено, мы к этим обстоятельствам вернемся, он пишет: «По личным мотивам об общем быте».

Конечно, «ненавижу это всё» – это ненавижу ту самую жизнь, то, что называют жизнью, и «Про это» именно поэма про жизнь, а не про любовь, потому что про любовь-то в ней очень мало.

Знаменитое вступление «Имя этой теме – любовь…», кстати, самая слабая часть поэмы, самая декларативная,

Ну что интересного скрипеть про то, о чем скрипят все? Конечно, она не о любви, конечно, она о норме жизни, о том, как эта норма засасывает, о том, как это болото смыкается, о том, как великое обещание не состоялось.

Здесь у Маяковского впервые появляется его любимая впоследствии тема: не просто неуверенность в сегодняшней уместности здесь, а уверенность в том, что надо смотреть уже в будущее, уверенность в том, что отсюда надо бежать любой ценой, здесь уже ничего не получилось.

Поэтому поздний Маяковский обращается к потомкам всё чаще напрямую. И не только в самом, наверное, несовершенном, в самом декларативном, громокипучем из поздних своих сочинений, не только «Во весь голос», в котором, к сожалению, так сильна уже лозунговость, почему эта вещь и растаскана на лозунги, но прежде всего в «Про это». Где он обращается к будущим воскресителям и просит их любой ценой обратить взоры и на него нынешнего.

Вот что касается трактовки этого потрясающего фрагмента, который идет дальше, это, примерно, с 1700-й по 1800-ю строчку, то главная ошибка комментаторов была в том, что в нем видели лирику, что-то такое нежное, жалобное, тогда как на самом деле это отчаяннейшая, зверская, жестокая сатира, когда гений, сознающий себя гением и об этом написавший, собственно, всю поэму, просится к потомкам швейцаром или сторожем в зоопарк, этим он наглядно показывает, до какой степени он не нужен здесь и сейчас. До какой степени эта утопия его перемолола, пережевала и выплюнула. Вот это знаменитое:

До какой глухоты нужно было дойти, чтобы эти отчаянные и крайне желчные стихи воспринимать как вопль совершенно не свойственной Маяковскому сентиментальности? Если поэт сгодился только для того, чтобы своей печенкой кормить собаку, то это говорит о времени весьма дурно. Конечно, вся эта утилитарщина лишь подчеркивает то, до какой степени он не нужен тут.