Михаил Эпштейн - Бессилие добра и другие парадоксы этики

Для контраста с бессовестными идеалистами и циниками в политике укажем на совестливых. Мне представляется, что Н. Хрущев был циником, как и Сталин, но все-таки не бессовестным, он сжалился над еще живыми щепками коммунистической рубки леса и вернул их из лагерей. М. Горбачев, который твердо решил придать социализму человеческое лицо, — редчайший в российской (и особенно в советской) политике случай совестливого идеализма. Советская история сделала как бы полный круг:

1. Ленин: бессовестный идеализм;

2. Сталин: бессовестный цинизм;

3. Хрущев: совестливый цинизм;

4. Горбачев: совестливый идеализм.

Поскольку сам советский строй был совместим с идеализмом, но не с совестливой его разновидностью, на Горбачеве он и закончился.

Эту тетраду можно далее пояснить литературными примерами советской эпохи, которая очень способствовала резкой дифференциации типов.

Бессовестных циников было много, к ним принадлежала, очевидно, вся верхушка Союза писателей, вся официозная, начальственная и демонстративно «партийная» литература, от А. Фадеева и Вс. Вишневского до К. Федина, С. Бабаевского, Г. Маркова и С. Михалкова (не исключаю, что в личной жизни они делали немало добра, а некоторые были и весьма одаренными писателями, как А. Толстой и В. Катаев).

Бессовестные идеалисты — первым среди них нужно назвать В. Маяковского, хотя в нем было и немало элементов личного цинизма. «Революционные» писатели первого поколения, пролеткультовцы, рапповцы, комсомольские поэты, литераторы-комиссары в пыльных шлемах и в куртках кожаных, вроде А. Гайдара и Д. Фурманова, составляли когорту бессовестных идеалистов, железной рукой загонявших человечество к счастью; в начале своего поприща к ним принадлежал и А. Платонов.

Совестливый циник — это С. Есенин, который, в общем-то, все предал и над всем надсмеялся, но при этом страшно тосковал, и больная совесть, собственно, и вдохновляла его позднюю лирику. Возможно, к совестливым циникам можно отнести Л. Леонова и М. Шолохова, хотя по мере их карьерного роста и вхождения в советский истеблишмент совесть все больше разъедалась цинизмом (особенно у последнего). К. Симонов и А. Твардовский тоже принадлежали к этой категории, но они-то развивались как раз в противоположном направлении, совесть постепенно разъедала цинизм, особенно у Твардовского.

Совестливый идеалист — я бы отнес к этой категории прежде всего трех писателей: М. Пришвина, Б. Пастернака и А. Солженицына, при всей разности их идеалов. Под идеализмом я в данном случае понимаю не философское мировоззрение, а нравственную позицию, стремление прожить жизнь не по лжи, в соответствии с какими-то принципами и высшими целями; но такими, которые не превращаются в жизнеразрушительные абстракции, социальные утопии и химеры, не подменяют живого биения совести и сочувствия всему малому, частному, неправильному.

Опыт показывает, что самые значительные писатели — полагаю, что и мыслители, — вырастают из совестливых идеалистов, это самая продуктивная, жизнестроительная позиция. К этому типу принадлежали Н. Гоголь, Л. Толстой, Ф. Достоевский. Но и совестливый цинизм может быть вполне творческой позицией, если вспомнить такие классические примеры, как А. Пушкин, Н. Некрасов, А. Чехов. Творческий потенциал совестливого цинизма и идеализма обнаруживается и в философии. В. Соловьев со своей софиологией и «Оправданием добра» — совестливый идеалист, а В. Розанов со своим «ковырянием в носу» и смесью юдофилии и антисемитизма — совестливый циник (хотя многие современники и считали его просто циником, но сочтем за проявление совести хотя бы его мучительную и благочестивую кончину). А вот бессовестных идеалистов и циников в русской словесности XIX в. я не припомню. Внесли ли эти бессовестные типы что-либо в литературу, или отсутствие совести мешает развитию таланта? Возможно, что бессовестные идеалисты и циники вообще нахлынули в русскую культуру только в XX в., по мере того как она становилась советской. Хотя и в дореволюционную эпоху обозначился этот вектор. Мне кажется, черты бессовестного цинизма как жизненной позиции проглядывают в В. Брюсове.

Конечно, само деление на эти четыре типа было бы нелепо, если попытаться подогнать под них всю сложность и многообразие личностей. С моей стороны, это было бы «бессовестным идеализмом». Но что-то понять в людях, расставить какие-то общие ориентиры такое деление помогает. При этом нельзя забывать о промежуточных типах! Сколько личностей, переходивших из одной позиции в другую! Если у Пушкина есть черты совестливого цинизма, а у Лермонтова — бессовестного идеализма, то ведь это их нисколько не исчерпывает.