Илья Кормильцев: Non-fiction

Корр:Когда человека тонкими финансовыми, рекламными, медийными манипуляциями заставляют встать по звонку и бежать к станку зарабатывать несколько тысяч франков или рублей или заставляют есть йогурт «Данон» — это, конечно, тоже можно признать насилием буржуазного мира. Но герои изданного вами Нестерова, громящие рынки, — это все-таки насилие другого качества…

ИК:Да ведь все эти манипуляции — только промежуточная цель. Кроме того, иерархическое общество включает механизм физического насилия не реже, чем механизм насилия идеологического, рекламного и т. д. Есть даже устойчивый оборот: монополия государства на насилие. В конце стоит задача — добиться безусловного подчинения. Сначала тебе внушают, что хорошо и правильно есть йогурт «Данон», а потом, как в «Матрице», тебе внушают, что ты уже ешь «Данон», а на самом деле ты ешь отходы.

Общество потребления — не цель, а средство.

Корр:А какие у вас, собственно, претензии к буржуазному миру, к обществу потребления?

ИК:Полная капитализация всей сферы человеческой деятельности, превращение всего в товар при требовании постоянной экспансии — бессмысленны и невозможны. Даже вещи не могут до конца превращаться в товар. Товар в понятиях капитализма — это не изделие, не предмет и не ценность даже; товар — это способ приращивать капитал. Товар интересен до тех пор, пока его можно произвести и продать. Товарное производство — это сокрытие прибавочного наслаждения: человек наслаждается, производя капитал. Капитализм — это психологическая проблема. Это модель социального вечного двигателя, и, как любой вечный двигатель, капитализм абсурден.

Корр:В вашей деятельности есть еще одно направление — нацистское. Вы публикуете «Дневник» Тернера — футуристический роман о «белом» будущем США. Вы публикуете книжки о русских формах нацизма. И апофеозом этой темы стал роман Дмитрия Нестерова «Скины» — талантливо, реалистично и с эпическим спокойствием описана жизнь молодого человека из спального района Москвы и его друзей. Четыре погрома на рынках. Три убийства. Энергия социальной обиды. Кстати, что стало с Нестеровым?

ИК:Да ничего… Роман написан два с лишним года назад. Больше он не пишет ничего. И вроде бы уже и не активный скинхед. Работает художником и, кажется, вполне доволен жизнью.

Корр:Но вот нам лично трудно допустить, что вы симпатизируете нацистам. Чем вы руководствуетесь, публикуя книги этого направления?

ИК:Мы уважаем право каждого делать собственные выводы. Мы только сообщаем информацию. Это не плюрализм в смысле «мы любим коммунистов, мы любим анархистов, мы любим фашистов». В любом высказывании содержится некая доля истины. Если мы видим в книге эту часть истины — мы ее печатаем.

Собственно, что меня привлекло в книге Нестерова? Первое: «Россия — общество правое, а не левое». Второе: «Власть находится в негласном консенсусе с националистическими низами». Это не дурное образование, не пэтэушники, сбитые с толку, как у нас любят писать… Скины — это совершенно законный социальный институт постсоветского общества, который нужен власти как резерв на крайний случай…

Корр:Вы считаете, что роль этого института будет возрастать?

ИК:Зависит от того, насколько власть будет чувствовать, что способна справиться мягкими способами. Чем комфортнее будет чувствовать себя власть, тем маргинальнее будет национализм улицы. Если у власти возникнут проблемы, то скинхеды станут респектабельнее, и степень этой респектабельности напрямую зависит от размера проблем. Но, как бы ни было все благополучно, власть никогда не откажется от этого резерва…

Корр:Грубо говоря, чем больше еврей Ходорковский будет пугать Путина, тем статуснее будут становиться скины?

ИК:Чем больше еврей Ходорковский будет пугать Путина как еврей, а не как Ходорковский (тут есть очень тонкая разница…), да, тем выше будет статус скинхедов. Но если еврей Ходорковский будет пугать власть как еврей, то евреями окажетесь и вы, и наш пресс-секретарь Таня Аптулаева, и все здесь присутствующие…

Но я думаю, что Путина будет все же больше пугать «угроза с юга».

Корр:Вы говорите о нацизме как о чем-то фундаментальном, неотъемлемом от власти. Свернуть с этого пути нельзя?

ИК:Я думаю, нет. Дихотомия «свой — чужой» заложена в человеческом сознании. И пока мы не переделаем человеческую природу, все пойдет по-прежнему. Вспомните классическую схему американского фильма ужасов. С чего всегда начинается кошмар? С того, что в городке, где все хорошо, появляется пришелец. Он обычно или клоун, или бомж. Некто с большой дороги. В городе появляется чужой. С его появлением эта иллюзия мира и покоя рушится.