Сергей Кормилицын - Орден СС. Иезуиты империи. О чем не принято говорить

Мы видим, что национал-социализм столкнулся с внутренней необходимостью решения вопроса, связанного с Богом. Он ищет ответа. Он дает ответ в религиозных предзнаменованиях, которые сплотили народную жизненную волю. Но народная душа, к которой ищет подход это религиозное мировоззрение, не является чистым листом бумаги. Мы не имеем возможности начать строить новое мировоззрение словно на пустом месте. Когда мировоззрение национал-социализма столкнется с фактом, что имеются новые притязания на людей и народы, которые подаются еще глубже, нежели религия и мировоззрение? Эта возможность становится ежедневным повторяющимся событием. Чем пленительнее звучит в наших ушах призыв национал-социализма, тем строже говорит нам наша совесть о том, что рядом с голосом крови есть еще один голос, еще один призыв, зовущий к иной действительности, которому мы обязаны повиноваться все без исключения: «Я Господь, Бог твой… да не будет у тебя других богов перед лицом Моим». [155]Национал-социализм противоречит христианской вере. Со своим ответом на вопрос о Боге он противостоит Евангелию. Он или погибнет в столкновении, либо станет свободным от этого противостояния.

Евангелие в своих основных моментах проявляет благоразумие, полностью отсутствующее в мировоззрении национал-социализма, во взглядах на мировую действительность и на человека. Вопрос звучит достаточно просто: реального ли человека демонстрирует нам национал-социализм? Ответ гласит: нет! Это – человек идеализированный. Жизненная воля национал-социализма оказалась под властью иллюзии. Если это верно, то национальная воля приговорена к расколу, тогда и Третий рейх является не чем иным, как иллюзией будущего. Иллюзиям невозможно противостоять политическими мерами. Сила внушения даст осечку лишь в случае практического воплощения идеи.

Освобождение от иллюзии, предсказанное нам в Евангелии, состоит в том простом факте, что человек не является творцом, а лишь творением: тварью. Телом и душой мы подчинены закону о том, что тленно и преходяще. Ни одно явление земной жизни нельзя считать исключением из правила. Нельзя исключить ни отдельные человеческие существа, ни народы, ни расы. С первых дней нашей жизни нас одолевают болезни. Наша духовность подвержена усталости, ошибкам и разрушению. Душа также развивается, расцветает и умирает. Если понятие «бессмертие души» должно означать нечто иное, чем способность духа проноситься через долину смерти, оставаясь вечным благодаря своей природе, то это глупость. [156]Все факты говорят против этого. Да, конечно, можно сказать, что существование души является не чем иным, как страданием, нуждой и страхом перед жизнью. Нас всех ждет смерть. Она напоминает нам о нашем несовершенстве. Мы не располагаем вечностью. Мы не располагаем свободой. Нет свободной вечной души! Каждый про себя это знает, почему он должен утаивать сей факт от других? [157]

Сюда накладывается также и то, что мы переживаем. Здесь важен еще один аспект. Мы виноваты друг перед другом. Люди и народы. Это относится ко всем истинным общностям, как и то, что мы, люди, противостоим тем, кто предъявляет права на нас, на нашу помощь, на нашу преданность и на наш отпор. Мы не находимся в противостоянии с ними, поскольку через них с нами говорит, требуя повиновения, высшая власть. Мы никогда не воплотим полностью это притязание. Мы впоследствии откажемся, если это будет иметь значение, следовать этим категорическим требованиям. Мы откажемся, поскольку отвергнем сами себя. Мы заключены в тюрьме собственного «Я». Это происходит и в том случае, когда мы, симпатизируя другой личности, пытаемся с ней сблизиться, поскольку поиск нашим «Я» другой личности является лишь еще одним выражением нашей несвободы. Нет, мы не полностью свободны, не свободны и в этом проявлении, мы имеем обязательства тела и души, а также – духа. Этот факт придает злободневность и заставляет страдать по поводу великого политического вопроса о виновности в войне и мире и по поводу других тоже. В своем последнем притязании на правду мы догадываемся, что виноваты. В противном случае бессмысленным было бы любое страдание. Оно не может быть объяснено одними лишь ошибками и заблуждениями. Требование, предъявленное нам, является обязательным. Мы не можем им пренебречь, как будто выторговывая что-то и договариваясь о половинной стоимости с инстанцией, предъявившей его.

Эта двойственность человеческого сознания характерна для нас и без Евангелия. Это происходит только потому, что мы честно и мужественно испытываем человеческую природу. Но Евангелие придает этой истинности правоту. Его распространение – дело истины. Оно словно несет в себе очистительную функцию.