А Финкель - 66-й сонет в русских переводах

Измену всех надежд, обман в святой мечте,

Почет среди толпы, присвоенный неправо,

Девическую честь, растоптанную в прах,

Клонящуюся мощь пред роком величаво,

Искусство, свой огонь влачащее в цепях,

Низвергнутое в грязь прямое совершенство,

Ученость пред судом надменного осла,

Правдивость, простоте сулимую в блаженство,

И доброту души в служении у зла!

Всем этим утомлен, я бредил бы могилой,

Когда бы не пришлось тогда проститься с милой.

Как и в переводе Червинского, мы здесь встречаем многочисленные привнесенные переводчиком поэтизмы; например, в стихе 1 - _я жажду покоя_ (вместо _зову смерть_), в стихе 3 - _вкушающим благое_, в стихе 4 - _обман в святой мечте_, в стихе 8 - _искусство, свой огонь влачащее в цепях_, и т. д. Как и у Червинского, в переводе Гербеля мы видим многочисленные шаблоны, пустые сочетания избитых слов: _измена надежд_ (стих 4), _девическая честь, растоптанная в прах_ (стих 5), _совершенство, низвергнутое в грязь_ (стих 9), _огонь искусства_ (стих 8) и т. п.

Так же как и у Червинского, изменено количество и качество объектов, сильно приглушены антитезы и в результате отсутствия анафорического и ослаблен тон сонета.

Следует также отметить некоторые особенности перевода, превратившие ясность и стройность оригинала в нечто косноязычное и невразумительное. В самом деле: что должно означать в стихах 2 и 3 _видеть ничтожество в тиши вкушающим благое_? У Шекспира ничтожество _процветает в блеске_; почему же у Гербеля оно _в тиши_? И как можно _вкушать благое_? Что означает стих 7 _(видеть) клонящуюся мощь пред роком величаво_? По законам русского синтаксиса обстоятельство _величаво_ может относиться только к слову _клонящуюся_; но образ _сломленной (клонящейся) мощи_ и эпитет _величаво_ внутренне противоречивы, так что семантика и синтаксис здесь исключают друг друга. Столь же невнятен и стих 11: _Правдивость, простоте сулимую в блаженство_; это должно соответствовать шекспировскому: _Простодушную правдивость, называемую глупостью_. Не говоря уже об искажении содержания, зададимся более простым вопросом - что означает _сулить что-то_ (в данном случае _правдивость_) чему-то или кому-то (в данном случае _простоте_) _в блаженство_? Кто испытывает блаженство - объект посулов или субъект? Вся эта невнятица - следствие произвольного сочетания слов, полного пренебрежения к законам русского языка, и вся она бесконечно далека от чистоты и ясности оригинала.

Мы не думаем, что все это можно объяснить (а тем более оправдать) ссылками на вообще невысокий уровень переводческого мастерства этого времени. После переводов Жуковского, Пушкина, Тютчева, Фета, А. К. Толстого и ряда других мастеров, накануне переводов Бунина, Брюсова, Анненского говорить о низкой переводческой культуре вообще оснований нет.

Перед нами не просто плохие переводы; перед нами определенная эстетическая система, в угоду которой и производится вся эта подмалевка. А в результате утрачивается точность содержания, ясность выражения, свобода поэтического дыхания; в результате Шекспир искажается до неузнаваемости, превращаясь в третьеразрядного поэта мещански-сентиментального толка.

5

Совершенно иное мы видим в переводе Б. Пастернака. Дело не только в том, что по своему поэтическому таланту и переводческому мастерству Пастернак в неизмеримой степени превосходит и Гербеля и Червинского. Дело не в том даже, что перевод Пастернака сам по себе большое поэтическое произведение, цельное и прочувствованное от начала до конца. Нас интересует иное: в какой мере в переводе Пастернака звучит Шекспир, как он прочитан переводчиком и преподнесен русскому читателю? Приводим этот перевод:

Измучась всем, я умереть хочу.

Тоска смотреть, как мается бедняк,

И как шутя живется богачу,

И доверять, и попадать впросак,

И наблюдать, как наглость лезет в свет,

И честь девичья катится ко дну,

И знать, что ходу совершенствам нет,

И видеть мощь у немощи в плену,

И вспоминать, что мысли заткнут рот,

И разум сносит глупости хулу,

И прямодушье простотой слывет,

И доброта прислуживает злу.

Измучась всем, не стал бы жить и дня,

Да другу трудно будет без меня.

Если Гербель и Червинский пересказали Шекспира на условно-поэтическом приукрашенном языке, то язык перевода Пастернака - это язык разговорно-просторечный, простой и резкий, откровенный и обнаженный. Содержание в узком смысле воспроизведено Пастернаком с достаточно большой близостью к оригиналу. Как уже было показано, перестановки стихов у него не очень значительны; изменение количества объектов также невелико - лишь в стихе 4; шекспировские антитезы соблюдены, иногда даже резко подчеркнуты, как, например, в стихах 4, 8, 11. В такой же степени соблюдены и ритмико-интонационные особенности - в частности, анафорическое "и", объединяющее все стихотворение в одно целое. Но учитывать надо не только это, а и многое другое, и прежде всего ключ, в котором звучит произведение. Оригинал же и перевод написаны в разном ключе, и ключ Пастернака, как только что было сказано, это ключ разговорно-просторечный, и это проявляется и в лексике, и в фразеологии, и в синтаксисе.