А Финкель - 66-й сонет в русских переводах

Недостатком части переводов является именно изменение основной тональности, причем направленность этого изменения может быть двоякой: в сторону повышения тона и в сторону его снижения. Как то, так и другое проявляется и в лексике, и в семантике, и в образности, и в синтаксисе, отобранные средства которого создают тот или иной интонационный узор, сочетающийся с ритмо-мелодикой стихотворения.

В русских переводах 66-го сонета конца XIX - начала XX века преобладают сдвиги первого рода - повышение тона, стремление сделать перевод более "красивым", более "поэтическим", чем оригинал.

Наиболее показателен в этом отношении перевод Ф. Червинского. Настойчиво и систематически Шекспир подкрашивается, подгоняется под некий эстетический шаблон, под условный поэтический штамп третьесортной русской поэзии последней четверти XIX столетия. Приводим этот перевод:

Тебя, о смерть, тебя зову я, утомленный.

Устал я видеть честь низверженной во прах,

Заслугу - в рубище, невинность - оскверненной,

И верность - преданной, и истину - в цепях.

Глупцов, гордящихся лавровыми венками,

И обесславленных, опальных мудрецов,

И дивный дар небес, осмеянный слепцами,

И злое торжество пустых клеветников.

Искусство - робкое пред деспотизмом власти,

Безумья жалкого надменное чело,

И силу золота, и гибельные страсти,

И Благо - пленником у властелина Зло.

Усталый, льнул бы я к блаженному покою,

Когда бы смертный час не разлучал с тобою.

"Поэтизация" Шекспира начинается здесь уже с первой строки: и приподнятое обращение "о смерть", и повторяющееся "Тебя, о смерть, тебя" (чего у Шекспира нет) сразу транспонируют сонет в иную тональность, и эту тональность переводчик любой ценой стремится сохранить до конца. Отсюда всевозможные замены и выдумки. Шекспировское 2. _Видя достоинство от рождения осужденным на нищету_ превращается в 2. _Устал я видеть честь, низверженной во прах_; 5. _Позлащенные почести, воздаваемые позорно, становятся_ 5. _Глупцов, гордящихся лавровыми венками_, которым противопоставляются 6. _Обесславленные, опальные мудрецы_; в стихе 7-м появляется _Дивный дар небес, осмеянный слепцами_ (чему у Шекспира это соответствует, неизвестно); непонятно и происхождение стиха 8. _И злое торжество пустых клеветников_. Там, где у Шекспира 10. _Глупость, наставительно проверяющая знание_, у Червинского высокая лексика: 10. _Безумья жалкого надменное чело_; в стихе 11 - выдуманные переводчиком _гибельные страсти_; стих 13 звучит так же ходульно и надуманно: 13. _Усталый, льнул бы я к блаженному покою_.

Для создания этого фальшивого тона привлекаются архаизмы (_низверженный, чело_), штампованные эпитеты (венки - _лавровые_, торжество - _злое_, клеветники - _пустые_, безумье - _жалкое_, дар небес - _дивный_, чело - _надменное_, страсти - _гибельные_, покой - _блаженный_), которых у Шекспира нет совершенно, "поэтические" слова (_рубище, властелин, льнуть_).

Изменяется и смысловая структура: вместо одиннадцати объектов, показанных Шекспиром, у Червинского их стало четырнадцать, ибо в стихах 3, 4 и 11 их у него не по одному (как в оригинале), а по два, причем в одних случаях два шекспировских стиха заключены в один (в 3-м стихе объединены 2-й и 6-й), а в других, как в стихе 11, переводчик пишет за Шекспира (_сила золота, гибельные страсти_). Впрочем, собственное творчество имеется и в других строках: в 4-м - _истина в цепях_, в 5-м - _глупцы и лавровые венки_, в 9-м - _дивный дар небес_ и т. д. Это увеличение материала имеет ряд следствий: у переводчика исчезли все развернутые антитезы; часть персонифицированных обобщающих образцов превратилась в обычные нарицательные имена существительные с конкретным значением - _глупцы, слепцы, мудрецы_ и т. д.

Но увеличение материала имеет и другие следствия синтаксико-композиционные: коль скоро в одиннадцать стихов вмещено на 25 процентов больше материала, то темп каждого стиха убыстряется, и шекспировское анданте превращается в аллегро. Разрушена шекспировская анафора; хотя окончательно она не исчезла и союз "и" время от времени повторяется, но повторяется он иногда в начале стиха, иногда в середине, то есть случайно и неорганизованно.

Ни о какой адекватности здесь говорить не приходится - перед нами не столько перевод, сколько плохое переложение, звучащее шаблонно и фальшиво.

В таком же стиле сделан и перевод Гербеля:

В усталости моей я жажду лишь покоя!

Как видеть тяжело достойных в нищете,

Ничтожество в тиши вкушающим благое,