Виталий Коротич - Не бывает прошедшего времени

- Кольку застрелили, - сказал Виктор, словно прочел мои мысли. - Он удирал от облавы, а полицай выстрелил и попал первой же пулей. Мне мама сказала, она очень плакала. Я не сказал тогда тебе, потому что мы уезжали и не только живые с мертвыми, но и живые с живыми расставались навечно.

- Таисия Кирилловна не ошиблась? Виктор пожал плечами:

- Послушай, Володя, если мы с тобой отправимся по собственному следу, сколько белых пятен окажется на пути нашего возвращения! Я ведь и в этом случае не Кольку вспомнил, а мамин голос. У меня нет маминых фотографий, только некоторые слова ее. Наши родственники, наши знакомые, наши города из прошлого - все они позади, в иной жизни, там...

- Виктор, ты не прав. Смерть не разрывает нашу жизнь на части: даже мертвые всегда вместе с нами, просто изменяется форма взаимоотношений. Прошлое исчезает лишь то, которое ты стремишься уничтожить: да и не исчезает оно, а таится, как память у пьяного: просыпаешься, а дом над тобой горит, и все разом вспомнится. Понимаешь, Виктор, я встречался здесь с ветеранами полка "Нормандия - Неман", какая же у них хорошая память! Помнят даже, что командир полка Тюлян строил свою землянку рядом со взлетной полосой, чтобы в момент тревоги успеть к самолету первым. Они помнят, где кого убило и где кто похоронен, - им не требуется ничего предавать забвению.

- Считаешь, мне надо? Считаешь, скрываю некий грех?

- Тебе находить надо, а ты теряешь.

- Все мне подсказывают, где находить, что находить, а я хочу дожить спокойно, потому что война окончилась и я не хочу, таскать ее за собой.

- Думаешь, если забудешь прошлую войну, спасешься от всех?

- От каких еще всех?

- Вчера на улице Сен-Жак на Монпарнасе я встречался с участниками движения за мир, объединившимися в организацию "Призыв ста". Я сказал им, что тот мир, который мы сообща хотим защитить, начался после нашей Победы. Они глядели на меня удивленно, а иные и слушали недоверчиво. Этих самых "иных" убедили, что каждая война, мол, отдельная. Но ведь, если кто-то останавливает распространение правды о предыдущей войне, вызревает новая.

- Если следовать, Володя, твоей логике, то и я способствую новой бойне.

- Тем, что стремишься позабыть старую, тем, что других приучаешь к забыванию.

- Володя, не говори красиво! Ты же знаешь, кто я такой.

- Не знаю.

- Но была война!

- Было и после войны.

- И посему великий грех - забывать?

- Когда я вчера встречался на Сен-Жак с участниками "Призыва ста", на улице патрулировали неофашисты из организации Ле Пена. Они несли плакаты: "Освободите Клауса Барбье!" На части неофашистов были ослиные головы из папье-маше, а на груди плакаты: "Я осел! Я верил, что Барбье или еще кто-нибудь из членов антикоммунистической организации мог убивать невинных!" Они уже называют СС скромно "антикоммунистической организацией", а эсэсовца Барбье "невиновным"!

- При чем здесь я?

- При том, что ты знаешь и не говоришь правды. А они знают и лгут. Значит, по сути, ты за них!

Виктор замолчал, и я еще раз подумал, сколько лет и сколько судеб между нами сегодня. Оценивая все происходящее, все равно возвращаюсь в детство, будто к межевому столбу.

С той поры, как мы расстались, у него была жизнь, рассказывать которую Виктор не спешил и хотел забыть, как все прожитые дни, включая вчерашний. А я?

Меня судьба уравняла с целым народом. А его?

Когда мне встречаются сверстники, которых я знал несколько десятилетий назад, всегда стремлюсь разузнать, до скольких лет, до какого именно времени были мы вместе, рядом, в одинаковых условиях. Даже разные школьные годы были будто разные эпохи: до того, как в классах затопили; до того, как роздали первые учебники; до того, как впервые привезли парты. У меня было очень много общих переживаний и впечатлений с миллионами людей, доселе берегу в себе это чувство.

Однажды во всех классах нашей школы вывесили плакат, где в картинках повествовалось о героическом поступке киевского школьника, спасшего полковое знамя. Удивительно, но ни у кого не было чувства, что рассказанное на плакате событие случилось недавно. Война продолжалась, а плакат рассказывал о подвиге, повторить который не удастся никому из нас: радио транслировало праздничные салюты и концерты, а Красная Армия перешла уже государственную границу и ее полковые знамена развевались на неведомых европейских ветрах.

Николай Василенко (я тогда все искал на улицах взглядом нашего друга Кольку из оккупационных лет и поэтому относился к Василенко с нежностью - он был единственным Колькой на весь класс), чей отец после ранения, демобилизованный возвратился домой, ежедневно рассказывал нам невероятные истории о европейской жизни, о городах и селах с труднопроизносимыми названиями, где наша доблестная армия колошматит фрицев на пути к Берлину, позабыв о трудном начале войны. В газетах публиковались указы о присвоении геройских званий; уже первые демобилизованные постукивали костылями и позванивали медалями; в городе работали не только школы, но и университет, куда из действующей армии отозвали нескольких профессоров. В воздухе пахло Победой и миром.