Марта Меренберг - Зеркала прошедшего времени

– И! Карету вашу починят, я уже распорядился. Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство… У нас тут есть свои мастера. Вот Гюнтер, тот вообще на все руки мастер, ваше сиятельство, господин барон… Не изволите еще бургундского? У меня в подвале изумительный выбор вина, да-с, десятилетней выдержки…

Хозяин «Старого замка» суетился вовсю. Поздний гость оказался персоной влиятельной и вряд ли почтил бы его своим посещением, если бы не сломанная дорожная берлина. В длинной черной бекеше, отороченной мехом, и в элегантном котелке, с тяжелой, украшенной золотым наконечником тростью, барон Геккерн казался мрачным и утомленным длинной дорогой из Парижа. Он следовал в Санкт-Петербург с предписанием занять пост голландского посланника в России. Его небольшие, умные и проницательные темно-серые глаза в упор разглядывали хозяина гостиницы, в которой пришлось остановиться на ночлег. Лысоватый толстый немец разливался соловьем, изо всех сил желая угодить высокому гостю. Ему были отведены лучшие покои в доме, и хозяйка распорядилась растопить в комнате камин, потому что холодный октябрьский туман, скрывший в вечерних сумерках склоны Альп, расплывался холодными серыми клочьями даже в уютной, и теплой гостиной.

Принесли свечи и вина; Геккерн, однако, не спешил поддерживать праздную и льстивую болтовню Фрица Херманна, успевшую изрядно ему наскучить, и неспешно и молчаливо потягивал из тонкого бокала красное вино, разглядывая фамильные портреты на стенах. Лица предков Херманна, впрочем, не отличались утонченностью или изысканностью – все они были краснорожие, с толстыми, мясистыми носами, маленькими заплывшими глазками и бычьими шеями. Художник даже не потрудился сколь-нибудь польстить своим моделям, и реалистичность изображения была достойна сравнения разве что с полотнами Рубенса. Женские портреты были настолько же близки к оригиналу, и барон, нервно передернув плечами, внезапно уставился на портрет неизвестного юноши, висевший в самом дальнем углу.

– Это тоже ваш родственник?

Фриц, заметив искру интереса, вспыхнувшую в глазах барона, немедленно подлил ему вина и, слегка растягивая слова, промямлил:

– Это… ммм… первенец наш, Ганс… Он, видите ли… утонул, купаясь в озере… Течением его отнесло прямо на острые камни, и никто не знает, что случилось… Говорят, ударила его проплывавшая мимо лодка, но разве теперь поймешь… Тому уж двенадцать лет, как нет его…

Фриц вытер белоснежным кружевным платком краешек глаза и прочувствованно высморкался. Барон тем временем продолжал с интересом разглядывать портрет юноши, тонкие черты которого так разительно контрастировали с жирной красной физиономией отца. Его прямые светлые волосы несколькими непослушными прядями падали на широкий и чистый лоб, темно-серые глаза оттенка грозовых альпийских туч нежно и несколько отстраненно смотрели на зрителя, а по-юношески яркие губы, казалось, вот-вот расплывутся в насмешливой улыбке. Даже веснушки на его чуть тронутых загаром щеках и нежной открытой шее были старательно и любовно выписаны неизвестным живописцем, и это явное усердие, усиленное несомненным талантом, задело Геккерна за живое.

– Сколько же было лет вашему Гансу, когда это случилось?

– Шестнадцать… Сейчас бы уже, глядишь, и внуки были… Да, красивый был мальчик, ласковый и послушный, во всем помогать старался… Мать вот не выдержала, с тех пор все хворает и хворает…

Геккерн пересел в тяжелое низкое кресло, поближе к камину, и некоторое время продолжал внимательно, с полуулыбкой разглядывать портрет несчастного Ганса Херманна.

– А что, господин Херманн, есть ли у вас сейчас постояльцы? – спросил он, решив, очевидно, утешить вконец расстроившегося старика. Фриц, польщенный вниманием «их сиятельства», снова принялся оживленно болтать: