Директора сняли с работы — что-то он там с девочками вытворял. Вызывал их поочередно убирать свой дом, закрывался с ними и "помогал". По-моему, его даже посадили, с конфискацией. Все ходили радостные, как после революции, полная вакханалия в детдоме была: нет "дира" — все до пира, учебе — привет. Но когда нам "дали" другого директора, старого все стали вспоминать как "хорошего". Дети-сироты — это такое дело… Продадут, если надо. И не их это вина, жизнь учит искать выгоду в любых ситуациях…
Особые впечатления мы получали от праздников. В детдоме существовал неписаный закон: все подарки нужно класть под подушку. Приходили средние и "деробанили" их, потом все отдавали старшим. Максимум, что доставалось нам, карамель. Мы и лакомились. Найдешь палочку-спичку, воткнешь в карамельку — вроде ничего…
Так было во всех детских домах, в которых я побывал, а их на моем счету — более десяти, разнопрофильных, разножанровых. Зарешеченных, пропускных, туберкулезных и т. д. Всякие были. Так что к подарку у меня отношение было особое. Как-то мне подарили красивый пластиковый саксофон. Так я его разбил, чтобы другим не достался… Меня про него долго спрашивали-допрашивали, чтобы отобрать и продать, я молчал как партизан, потом сказал, что украли…
Практически все курили. Взрослость свою показывали именно так. Я не курил никогда. Старшие гоняли младших за "бычками", "хабонами" (гоняют и сейчас), был даже определен количественный принос: двадцать-тридцать штук. Принес — молодец, нет — в глаз.
Почти по Распутину
Но не все было плохо в поселковом детском доме, есть и что хорошее вспомнить. Там впервые ко мне отнеслись по-человечески, это была моя первая учительница. Потом такие отношения я видел в кино "Уроки французского" по рассказу Валентина Распутина. Но в фильме меня смутило, что парня из семьи отправили зачем-то учиться в город, чтобы он там мучился от голода. Понятно, родители хотели, чтобы сын выучился, но когда вопрос стоит о жизни и смерти…
Не знаю, догадывалась ли моя учительница, что творилось у нас на самом деле, но она часто приглашала меня к себе домой. Помогала, всячески поддерживала. Она жила в самом поселке, но все же недалеко, в доме за красивым забором. Что еще сохранила моя память, это то, что к дому надо было идти через кладбище. Тогда я задал первый вопрос о смерти. Она мне деликатно отвечала на такие вопросы, объясняла, как могла, но всегда оберегала от того, чтобы я воспринимал смерть как способ решить жизненные вопросы быстро и легко. Она была верующая, православная, в доме висели иконы, но в школе этого не знали.
И с тех пор я как-то перестал бояться смерти, и это помогло мне пройти через множество пределов, ситуаций и опасностей тогдашней "зазубристой" жизни.
Она всегда встречала меня у порога, проводила в дом. Я точно не помню, что она говорила, но помню, как вкусно кормила меня. Про синяки не спрашивала. Сидела напротив и, подперев руками подбородок, смотрела, как я ем. Я старался "соответствовать".
Осенью ее сад был усеян яблоками, она их не собирала, ей нравились они на деревьях и на земле. А я жадно набивал карманы — сколько мог унести, и тащил в детский дом.
Все прекратилось в один день, когда я по глупости взял с собой одноклассника. Он, выслуживаясь перед старшими, "сдал" меня. Из ревности или из-за еще чего, но старшие запретили мне ходить к учительнице. Скорее всего из зависти. Я бы, наверно, тоже запретил на их месте. Вспоминаю картину. Я ухожу навсегда, оглядываюсь — она стоит на пороге своего дома, а за домом радуга… Я пятился спиной вперед, чтобы запомнить этот момент навсегда.
Как она сейчас, добрый человек? Жива ли? Я так признателен ей за заботу и отношение ко мне, совсем еще маленькому, слабому, не вразумленному человечку. Мне стыдно, но я не помню ни ее имени-отчества, ни фамилии. Мал был. Простите меня, дорогая учительница. Как важно, чтобы на пути ребенка с нелегкой судьбой появлялось как можно больше таких хороших людей, с простым, не "наворотистым" отношением к жизни. Это отложится в памяти, ей-Богу, и потом укрепит и вынесет на стременах добра, обязательно вынесет…
Мечта о лучшей жизни
Еще помню "черный" пруд, где мы купались всем детским домом. Тогда я впервые увидел покойника-утопленника. На обратной дороге в детдом мы оживленно его обсуждали в строю (мы всегда ходили строем, под барабан, с горном). Сейчас я стараюсь не ходить на похороны, иначе долго потом болею. Хватит, навидался, особенно когда хоронил своих ребят.
Читать дальше