Виктор Ерофеев: МАРКИЗ ДЕ САД, САДИЗМ И XX ВЕК

Современные французские исследователи, творчества Сада справедливо делают акцент на присутствии дидактического момента в произведениях писателя. Это дидактизм особого толка, который, словно пародируя просветительское наставничество, основывает школу "либертинажа" на базе философии века. Значимость дидактического момента (заметим, что этот момент дисциплинирует художественное произведение, способствуя упорядочению его внутренней структуры) в "Преуспеяниях порока" позволила М. Бланшо в интересной работе "Разум Сада" считать роман написанным в традиции Bildungsroman (романа воспитания)2. То же самое можно сказать и о некоторых других книгах маркиза, о чем свидетельствуют сами их названия: "Сто двадцать дней Содома, или Школа распутства", "Философия в будуаре, или Имморальные наставники" с весьма провокационным подзаголовком: "Диалоги, предназначенные для воспитания молодых девиц". Впрочем, те же названия свидетельствуют и об оригинальном характере воспитания. Наставникам угодно обучать своих учеников не адаптации к требованиям общественной среды, а постижению возможностей и пределов "принципа удовольствия". В связи с этим обучение героя-либертина, или садического героя, начинается с воспитания чувственности, цель которого состоит в том, чтобы плотские радости приобрели доминирующее положение среди прочих потребностей индивида и стремление к наиболее полному наслаждению определило линию его поведения.

Воспитание чувственности проходит через необходимый акт совращения. Заметим, что он принципиально отличается от акта обольщения, столь часто встречаемого в эротической литературе, ибо если объект обольщения, совершенного Дон Жуаном,-- потенциальная жертва, то объект совращения -- будущий сообщник или сообщница. Уроки чувственности описываются Садом с педантизмом, в малейших "нескромных" деталях.

Описанием пробуждения и разжигания чувственности героини открывается, в частности, уже упоминавшийся нами роман "Преуспеяния порока", представляющий собою одну из двух частей произведения о судьбах сестер: порочной Жюльетты, от лица которой ведется повествование в "Преуспеяниях порока", и добродетельной Жюстины, героини "Несчастий добродетели". Пантемонский монастырь, куда помещается родителями юная Жюльетта, оказывается тайной обителью лесбиянства, и настоятельница монастыря, красавица аббатиса, вкупе с легкомысленными послушницами, совращает героиню. При всей, однако, предрасположенности Жюльетты к распутству, она -- очутившись в "чертоге" нимфомании и безудержного сладострастия -- испытывает некоторую озабоченность, сознавая разрыв, существующий между монастырскими нравами и общепринятыми нравственными нормами поведения. Г-жа Дельбен (так зовут аббатису), не чуждая философским знаниям века -- поклонница Гольбаха -- и умеющая их использовать в своих интересах, спешит рассеять сомнения Жюльетты. Она отказывает обществу в праве суда над распутством, находя потребность в чувственных наслаждениях естественной. Нравственные требования среды рассматриваются ею как наслоение бессмысленных стеснительных "предрассудков". Открывая своеобразную "охоту" на предрассудки, аббатиса, а вместе с ней и другие садические герои доискиваются до "корня зла" -- христианства и, в более общем виде, идеи бога. "Идея подобной химеры (то есть бога.-- В. Е.)...-- декларирует Дельбен,-- это единственная ошибка, которую я не могу простить человеку". Проклятья божеству со стороны садического героя достигают порой такой страстности и силы, что в среде исследователей творчества Сада возник вопрос: не служат ли эти богохульства негативно выраженной потребностью, испытываемой как персонажами Сада, так и им самим, в трансцендентности? Думается, однако, что садический герой абсолютно чужд карамазовским терзаниям. Бог неугоден ему, будучи помехой на пути осуществления им своих капризов, и садический герой, последовательный трезвый атеист, "отставляет" бога в сторону, но сам по себе этот жест в атмосфере XVIII века (век Просвещения, несмотря на свое вольнодумство или, точнее, своих вольнодумцев, не был, как известно, веком безбожия) не мог не вызвать в герое эмоционального напряжения; отсюда -- "взвинченный" голос садовских персонажей.

Когда христианская мораль лишилась своего обоснования и сделалась "химерической", садический герой доканчивает дело своего раскрепощения, апеллируй, сообразно с принципами эпохи, к природе.

В трактате "Французы, еще одно усилие, если вы желаете стать республиканцами", написанном после революции, Сад готов использовать для своих целей и революционную риторику, хитроумно развивая свой "садический" дидактизм, который подчас выглядит комично: "Теперь, когда мы выкарабкались из тьмы религиозных заблуждений, державших нас в плену, и, уничтожив предрассудки, приблизились к природе, будем же слушать только ее голос, удостоверимся, что главное преступление -- это сопротивление желаниям, которые внушает природа, убедившись, что сладострастие -- следствие этих желаний, будем не гасить нашу страсть, а регулировать средства ее спокойного удовлетворения. Постараемся навести порядок в этой области, обезопасить гражданина, дабы он мог преспокойно предаваться всем видам любви, ведь нет в человеке страсти, требующей большей свободы, нежели эта. Для этой цели в городах будут воздвигнуты специальные дома, чистые, просторные, уютно меблированные, надежные. Там мужчины и женщины всех возрастов и все иные создания будут предоставлены капризам пришедших наслаждаться развратников, и будет правилом строжайшее повиновение, за ничтожный отказ тотчас последует наказание со стороны обиженного" (перевод И. Карабутенко).