Габриэль Городецкий - Роковой самообман

Сталин, не желая считаться с возможными последствиями ошибки, твердо следовал своей примиренческой политике и старался избегать провокаций любой ценой, и это, вероятно, единственный наиважнейший фактор, обусловивший катастрофу, постигшую русских 22 июня. Одним из тяжких его последствий являлось возрастание недоверия Сталина к военным в решающий месяц перед нападением Германии на СССР. Более чем когда-либо Сталин выступал приверженцем дипломатии в своих попытках умиротворить Гитлера и хотя бы отсрочить войну, если не избежать ее. Югославский эпизод обозначил водораздел. Как до него Чемберлен, Сталин был загипнотизирован германской мощью и выбрал дипломатическое решение. Но, обращаясь к опыту английского «примиренчества», он все же не пренебрегал военной силой, и процесс восстановления армии шел, когда разразилась война.

На желание добиться соглашения с Германией любой ценой сильно повлиял и страх, как бы провокации англичан не вовлекли СССР в войну. Вопреки мнению Черчилля, массовое сосредоточение немецких войск на востоке в Лондоне неизменно, вплоть до первой недели июня 1941 г., интерпретировали как средство давления, применяемое немцами, чтобы обеспечить положительные результаты на переговорах, которые, как воображали в Англии, ведутся между СССР и Германией. Сведения, представленные здесь, показывают, что предостережение Черчилля Сталину по поводу развертывания немецких войск, сделанное в апреле, вовсе не стало вехой в образовании Большого Альянса, а фактически принесло обратный результат. Сталин отвернулся от главной подстерегавшей его опасности, подозревая, что Черчилль намеревается втянуть СССР в военные действия. Его ложные выводы только подтверждались несанкционированными дипломатическими инициативами Криппса. Криппс, не разделявший концепцию своего правительства относительно неизбежного советско-германского соглашения, считал, что единственный эффективный способ привлечь русских на сторону Англии — это сыграть на их боязни сепаратного мира. Его предостережения, подкрепленные слухами, исходившими из Форин Оффис, оказались крайне неуместны, так как всколыхнули в душе Сталина давние страхи.

Несмотря на чистки, нанесшие большой ущерб советской разведке, она оставалась весьма эффективной и не страдала от недостатка информации. Однако и она не была свободна от общей проблемы всех разведок: информация, представляемая руководству, предварительно анализировалась и просеивалась, что приводило к тенденциозному прочтению материала. В массе разведывательных сведений, скапливавшихся на столе у Сталина, было достаточно двусмысленности, чтобы убедить его, будто нападение может быть отсрочено или, по крайней мере, начнется в тот момент, который он сам выберет, если правильно разыграет свои, дипломатические карты. Сообщения разведки указывали на возможность раскола между Гитлером и вермахтом: Гитлер надеется добиться своего путем переговоров, а вермахт хочет войны. Это лишь усиливало уверенность Сталина в том, что объявить общую мобилизацию и начать развертывание войск на границе равносильно началу военных действий. Фактически его не вводили в заблуждение ни германская разведка, ни его собственные спецслужбы. Он явно поддался самообману, постоянно находя рациональные на вид оправдания своих ложных представлений.

В свете этого история с полетом Рудольфа Гесса, заместителя Гитлера, с миссией мира в Англию 12 мая 1941 г. представляет собой ключ к пониманию советского отношения к надвигающемуся конфликту. Совсем недавно обнародованные английским правительством документы свидетельствуют о поразительной попытке МИ-6, с подачи Форин Оффис, использовать дело Гесса «как обманку» с помощью тайных разведывательных источников, чтобы помешать русским заключить соглашение с Германией. Эта дезинформация, казалось, подтверждала мнение Сталина о существовании раскола внутри германского руководства и о том, что Гесс добивается мира с Англией, чтобы убедить Гитлера снять все оговорки по поводу кампании против СССР. Как надеялась британская разведка, такая информация внушит Сталину мысль объединиться с Англией, пока не поздно, вместо того чтобы стремиться к соглашению с Германией. Однако в Кремле она произвела обратный эффект, укрепив уверенность, что слухи о войне действительно фабрикуются в Лондоне в попытке вовлечь СССР в ненужный конфликт.

Таков контекст, в котором следует рассматривать директиву Жукова от 15 мая об упреждающем ударе по Германии. Конечно, эта директива у «ревизионистов» служит гвоздем программы. По их мнению, данный план исходил от самого Сталина и был «надлежащим образом подписан», что доказывает «наступательный», т. е. агрессивный, характер советской стратегии. И все же директива так и не была утверждена, а на следующий день Жуков подписал вторую директиву об оборонительном развертывании Красной Армии на границах ввиду возможного нападения Германии. И именно эта директива, с незначительными изменениями, оставалась в силе до 22 июня. Кроме того, всесторонний анализ предложений Жукова лишает их зловещего смысла. В соответствии с весьма сложной доктриной «оперативного искусства», разработанной в середине 1930-х гг., исключительно талантливыми генералами Тухачевским и Триандафиловым, директива предусматривала «удар», действие, ограниченное вполне определенными рамками, в тыл сосредоточения немецких войск. Это рассматривалось не как создание плацдарма для завоевания сердца Европы, а как ограниченная операция с целью прекращения наращивания сил Германии, следовательно, оборонительного характера.