Во время уик-энда, предшествовавшего нападению, Черчилль впервые проявил некоторую заинтересованность в русской войне. Операция «Алебарда» против Роммеля провалилась, и война на востоке, по мнению Идена, могла бы оказаться полезной: «Нам нужна передышка, и это может пригодиться» {1439} 1439 аги Черчилля. 20/40. Черчилль — Рузвельту, 20 июня 1941.
. Мысли Черчилля преимущественно были заняты тем, как возобновить попытки «вернуть себе инициативу в Ливии и освободить Тобрук». Он надеялся послать туда жизненно необходимые 100 танков специальным конвоем, «если и когда противник вступит в бой с Россией» {1440} 1440 Там же. 20/36. Записка Черчилля Айзмэю для Генерального штаба, 21 июня 1941.
. В тех обстоятельствах, какие сложились перед самой войной, добиться этого не стоило бы большого труда. Когда война разразилась, Майский поспешил задать Идену ряд вопросов, выдававших все ту же заботу:
«Может ли он заверить свое правительство, что наша позиция и наша политика неизменны? Он убежден, что Германия постарается сочетать наступление на Советский Союз с мирными инициативами в отношении западных держав. Может ли Советское правительство быть уверено, что наши боевые действия не затихнут?»
Черчилль с радостью ответил на скромный запрос Майского. Он никогда не рассматривал мирных предложений и меньше всего собирался делать это теперь, когда Германия была связана на восточном фронте. Его риторика в знаменитой речи по радио в день вторжения, скрывая отсутствие каких-либо крупных сдвигов в стратегии, вся направлена на то, чтобы рассеять главную тревогу Советов, их поразительную уверенность в потворстве Англии нападению немцев: «Мы никогда не будем ничего обсуждать, никогда не будем вести никаких переговоров с Гитлером или кем-либо еще из его банды. Мы будем сражаться с ним на земле, будем сражаться с ним на море, будем сражаться с ним в воздухе…» {1441} 1441 FO. 371. 29484. N3212/78/38.
Отзыв Майского об этой речи в его дневнике выдает испытанное им облегчение: «Сильное выступление! Замечательное выступление… По существу своему его речь — воинственная, решительная, никаких компромиссов или соглашений! Война до конца! Это как раз то, что нужно сегодня» {1442} 1442 АВП РФ. Ф. 017-а. Дневник Майского, с. 160 — 166. 23 июня 1941.
.
Политбюро Британской коммунистической партии в тот же день, не дожидаясь инструкций из Москвы и прежде, чем услышало черчиллевское обещание поддержки, выпустило заявление, в котором утверждалось, что гитлеровское нападение — это «результат тайной деятельности, развернувшейся за кулисами миссии Гесса» {1443} 1443 Daily Express. 1941. 23 June.
. Видные работники советского посольства в Лондоне несколько раз выражали подозрения насчет одобрения Англией нападения Германии даже после речи Черчилля. Если Черчилль и Иден вынуждены будут уйти, настаивали они, те, кто придут на их место, «заключат с Германией сепаратный мир за счет Советского Союза» {1444} 1444 FO. 371. 29466. N3180/3/38, N3489/3/38. Протоколы, 23 и 28 июня 1941.
. Да и Криппс не был удивлен, обнаружив в свою первую встречу со Сталиным после вторжения, что тот опасается возможного сепаратного мира. В конце концов, признавался он в своем дневнике, «мы постарались дать им повод [для опасений] в прошлом, чтобы помешать им слишком далеко зайти в отношениях с немцами» {1445} 1445 Бумаги Криппса. Дневник. 9 июля 1941. О навязчивых страхах Молотова см. советские протоколы их первых встреч с Криппсом 27 июня 1941: Советско-английские отношения. Т. I. С. 47 — 50.
. «Все думали, — вспоминал Литвинов, ставший послом в Вашингтоне, несколько месяцев спустя, — что британский флот идет на всех парах в Северное море для совместной с Гитлером атаки на Ленинград и Кронштадт» {1446} 1446 Бумаги Дэвиса. Box 11. См. также: Бумаги Галифакса. А.7.8.9. Дневник. 11 дек. 1941. Громыко рассказывает, как позднее в Нью-Йорке Молотов и Литвинов яростно спорили на заднем сиденье автомобиля, который он вел, причем Молотов утверждал, что Англия и Франция подтолкнули Гитлера к нападению на Советский Союз в 1941 г. См.: Громыко А. Памятное. Т. 2. М., 1990. С. 423. В переговорах с англичанами в начале войны Сталин не требовал открытия второго фронта, а целеустремленно добивался соглашения, которое обязывало бы обе стороны не вести переговоров о сепаратном мире.
.
В своей внешней политике Сталин не руководствовался сентиментами или идеологическими пристрастиями. На его государственную деятельность значительный отпечаток наложило наследие царской России, и встававшие перед ним проблемы имели глубокие исторические корни. «Я теперь читаю за завтраком историю жизни царя Александра и его сложных отношений с Наполеоном во времена Тильзита и после, — записал Стаффорд Криппс в своем дневнике всего за несколько месяцев до немецкого вторжения, — и поистине поразительно, до чего похожа стратегия Гитлера в отношении России на стратегию Наполеона в отношении Александра! Так и кажется порой, что история повторяется» {1447} 1447 Бумаги Криппса. Дневник. 9 марта 1941. Самый убедительный аргумент в пользу этого см.: Roberts G. Military Disaster as a Function of Rational Political Calculation: Stalin and 22 June 1941 // Diplomacy and Statecraft. 1993. Vol. 4. № 2. См. также: Suny R. Making Sense of Stalin — Some Recent and Not-So-Recent Biographies // Russian History — Histoire Russe. 1989. Vol. 16. № 2-4.
.
Читать дальше