Михаил Гефтер - Мир миров - российский зачин

10.

Будем мужественны. Признаем: сосуществование двух (и только двух!) миров уже низложено - без манифестации отмены.

Стало быть, выход - либо генеральный отказ (от себя? от Истории?), либо односторонняя капитуляция? Нереалистично. Да и выход ли? Вернее оруэлловское предсказание в терминах и процедурах невымышленной ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ. Соответствует ли действительности само выражение это? Холодная звучит издевкой, когда льется кровь и множатся анонимные жертвы ядерных репетиций. Но и война в классическом смысле - досадная и небезопасная неточность. Ближе к истине - УНИВЕРСУМ САМОУНИЧТОЖЕНИЯ. Тогда что же такое холодное преддверие его, как не абсурд, не желающий и не способный выявить себя в таком качестве?

Скажешь ли, не будучи высмеянным или препровожденным в желтый дом, - вперед к абсурду! Но согласишься ли, обозрев трудность, аккумулирующую в себя все, передать ее в руки калифов на час? Тогда спасение, залог его - в демократии?! И даже не во всеобщем соответствии ее однозначному регламенту, а только в ее предварительности - устранении вопиющих авторитарных препон ей? В шансе на селекцию здравых и дерзких, какие не убоятся риска доверия?

Да, так. Пожалуй, так.

И вроде бы немногое надо, чтобы восторжествовало Гегелево все действительное разумно.

Немногое, но как неподъемно оно.

Мы у себя дома митингуем и законодательствуем, открывая новые имена и познавая старые и вовсе новые тупики. Полыхает Нагорный Карабах. Круто переломилась судьба Восточной Европы. А на далекой оконечности Африки Генеральный секретарь ООН привел к присяге первого президента Намибии. Многое из искомого стало ближе, а многое - отдалилось.

Баланс не поддается обсчету. Ибо это и гигантское силовое поле, и хрупкая человеческая плоть. Польский теолог сказал, памятуя о нацистских крематориях для живых: не шесть миллионов загубленных, а шесть миллионов раз - по одному человеку. В пересчете на планету - возвести в степень. Живущих и призванных БЫТЬ, каждый раз ПО ОДНОМУ.

Это, если совсем коротко, суть МИРА МИРОВ.

Шагая из глубин тысячелетия и вплоть до середины XX века так или иначе гибель уравновешивалась рождениями - людей, цивилизаций. Затем - навсегда нарушенное равновесие, БАНКРОТСТВО ИЗБИРАТЕЛЬНОЙ ГИБЕЛИ. И отсюда проистекающий диктат, беспощаднее выбора. Либо Мир - в останках человечества, либо всеобщность развития без любого за счет...

И под временным небом чистилища

Забываем мы часто о том,

Что счастливое небохранилище

Раздвижной и прижизненный дом.

Человек одного поколения с Андреем Дмитриевичем Сахаровым, я вряд ли успею вселиться в этот дом, предсказанный другим замученным гением. Но знаю, кто закладывал фундамент этого дома и какое место в космополитическом братстве строителей занимает сутулый человек с всепонимающими глазами. Наш домашний Невпопад, приговоренный к одиночеству. Не к одинокости (ее не было никогда), а к одиночеству: мысли и поступка, столь радикально отклоняющих позволительный конформизм, сколь и примиряющих с человеческой слабостью.

Мы потеряли Андрея Дмитриевича Сахарова. Как известно, он был последовательным сторонником конвергенции. Стало быть, я оппонирую ему? Это не вполне так. Ибо Андрей Дмитриевич создал собственную версию сближения и породнения людей, притом версию, находившуюся в непрестанном развитии.

Но важно не только это и даже, полагаю, не столько это. Всего важнее - он сам. Человек Сахаров.

Для меня он один - уже воплощенный МИР МИРОВ.

30 января 1993 Вчера или также Завтра?

[Выступление в Театре Талия (Гамбург) на международной акции

антифашистов в день 60-летия прихода Гитлера к власти.]

Уважаемые коллеги, друзья! Дамы и господа! Я позволю себе задать

Вам тот же вопрос, что задаю и себе. Для чего, собственно, мы

собрались? Для чего и ради чего? Не правда ли, странный вопрос.

Разве не достаточно полномочий памяти, возвращающей к тем 11 часам

30 января, отдаленного от нас уже более чем полувеком, к этому

легитимному эпизоду в жизни одной конституционной страны, к тому

событию в мировой истории, которое повергло в пучину страданий,

смерти и попранного достоинства десятки миллионов человек? Разве

одно прикосновение к названной дате не обязывает нас, оторвавшись

от злобы дня, вернуться к ней же, к этой злобной злобе дня

сегодняшнего, чтобы разглядеть в ней нечто, превышающее реестр

разъединенных кровопролитий, от истинного значения которых мы