Юрий Мухин - Русские немцы

Таким образом, если в предстоящей войне с практически всей Европой под руководством нацисткой Германии, будущее поведение крымских татар, чеченцев, ингушей и калмыков Советскому правительству было не просто предсказать, то, что будут делать немецкие колонии при приближении к ним немецкой армии, было абсолютно понятно. И было понятно, что планы царя относительно переселения немцев на восток, необходимо осуществить.

Правда, у правительства СССР была уверенность, что советские генералитет и кадровое офицерство все же не допустят такого разгрома Красной Армии, как это произошло на самом деле. Нет, никто в Правительстве СССР не обольщался мыслью, что немцы будут разбиты малой кровью, оглушительным ударом и на чужой территории. К примеру, по условиям оперативно стратегических игр, проигранных высшим командованием Красной Армии со 2 по 11 января 1941 года, то есть, за 5 месяцев до нападения Германии на СССР, фашистские войска вторгались на территорию СССР на 100–120 километров, и только на этом рубеже останавливались, с последующим проведением контрударов. Того же, что произошло на самом деле (при полном превосходстве Красной Армии в танках и самолетах), ни Сталину, ни Правительству не могло присниться и в страшном сне.

Поэтому переселение немцев за Урал началось с опозданием – в конце августа 1941 года (крымских немцев – немного ранее). В это время от немецкого нашествия уходили на Урал и за Урал миллионы советских граждан и не просто уходили, а увозили с собою промышленное оборудование заводов и фабрик, уводили сельхозтехнику и угоняли скот. В 1941 году было перемещено на восток 2459 промышленных предприятия, 2,4 миллиона голов крупного рогатого скота, 5,1 миллиона голов овец и коз, 0,2 миллиона голов свиней, 0,8 миллиона голов лошадей. Ушло от нашествия гитлеровцев 12,4 миллиона советских граждан (в 1942 году еще 8 миллионов человек).

И эти советские люди, уходя от наступающих немцев, могли, порою, взять с собою только то, что было на них. Главный инженер завода, на котором я проработал 22 года, Друинский М.И., так описывает свою эвакуацию (ему шел 16‑й год):

«Мы не могли уехать, так как было объявлено, что перед отъездом нужно обязательно получить в горисполкоме эвакуационные листы, без которых в пути нельзя будет получить хлеб. Наконец, объявили о выдаче эвакуационных листов. И вот, когда мы, наконец, получили эти злосчастные эвакуационные листы, то нам сообщили, что поезда уже не ходят, железная дорога, идущая на восток, перерезана немецкими войсками, далеко продвинувшимися вперед.

Что делать? Надо было бежать. В последний момент нам вызвался помочь знакомый Вердель, он был возчиком, у него была своя лошадь и бричка. Он положил на бричку свои вещи и разрешил нам кое‑что из вещей тоже положить на бричку. Он сказал, что может взять только двух человек, так как у него всего одна лошадь, да еще кое‑что из вещей. Сеня решил, что поедут мама и я, а он с Фаней (будущей женой), попытаются найти какую‑нибудь грузовую автомашину, идущую на восток и пристроиться. Вещей никаких они с собой не взяли, и поэтому им удалось сесть на случайно подвернувшийся грузовик, шедший на восток. Было это на второй день после нашего отъезда. Доехали они до первой железнодорожной станции, откуда еще двигались поезда, пристроились на товарный поезд, идущий на восток и поехали. Затем удалось пересесть на пассажирский поезд и двигаться дальше, а потом – снова на товарный, так на перекладных они и ехали. На станциях выбегали за кипятком, что‑либо купить поесть. В пути они потеряли друг друга, затем снова встретились на одной из станций. Так с приключениями они добрались до города Актюбинск (Западный Казахстан). Здесь остановились, нашли жилище (землянку) и устроились на работу. Сеню где‑то в ноябре 1941 года призвали в армию.

Горловку мы покидали 12 октября 1941 года. Было раннее утро, еще совсем темно, пасмурная неприятная погода. Мы начинали свой путь, не зная, что ждет нас впереди. Вердель взял с собой немало вещей, одна лошадь не могла одолеть весь груз, поэтому мне пришлось идти пешком, мама ехала на бричке (когда была сухая погода). Но большей частью шли дожди и дороги были превращены в сплошное месиво, поэтому и маме много приходилось идти пешком. На бричке оставался только возчик, так как он держал в руках вожжи. Итак, мы шагали, шагали с утра до вечера, делая иногда привалы, чтобы немного отдохнуть и поесть. Выручало нас то, что перед отъездом нам удалось купить кирзовые сапоги для меня и мамы. Без сапог идти было бы немыслимо, так как грязь была непролазная (почва‑то какая! Украинский чернозём!), а дороги без твердого покрытия. Идешь – идешь, дорога уходит за горизонт, кажется, не будет конца этой дороге. Утром поднимаешься с мыслью, что опять в путь, опять шагать и только шагать… В дни, когда было сухо, преодолевали дл 30 км ежедневно. Так день за днем в общей сложности прошагали пешком 600–700 км. Мы все еще двигались по Донбассу, не зная, что ждет нас в следующем селе. Бывало, приближаясь к очередному населенному пункту, мы не знали, кто в селе (немцы или наши). Надо сказать, что жители украинских сёл и посёлков относились к нам очень дружелюбно, доброжелательно. Как только постучишь в дверь, сразу открывают ворота, чтобы въехала бричка, предлагают еду, ночлег, корм для лошади. Утром, перед дорогой собирают на стол всё, что есть в доме, и предлагают поесть. Некоторые семьи еще и в дорогу на первое время давали нам хлеб, варёную картошку, солёные огурцы, лук и прочую снедь. Мы не знали, как благодарить этих добрых людей. У нас с собой было немного денег, мы им предлагали, но почти никто не хотел брать, говорили, вам самим еще понадобятся.