Виктор Гюго: Том 14. Критические статьи, очерки, письма

В Европе сейчас три исполина — Франция, Англия и Россия. После недавних наших политических потрясений каждый из этих колоссов занял свою особую позицию и сохраняет ее. Англия продолжает удерживаться, Франция подымается вновь, Россия восходит. За одно столетие, с удивительной быстротой, выросло это молодое государство посреди старого материка. Его будущее чрезвычайно весомо для наших судеб. Не исключена возможность, что «варварство» России еще обновит нашу цивилизацию, и, быть может, сейчас русская земля растит свои дикие племена для наших просвещенных краев.

Это будущее России, столь важное сегодня для Европы, придает особую значительность ее прошлому. Чтобы верно предугадать, чем станет этот народ, следует тщательно изучить, чем он был. Однако такая работа чрезвычайно трудна. Надо пробиваться вслепую в хаосе спутанных преданий, среди обрывков повестей и сказок, среди противоречивых и искромсанных летописей. Прошлое этого народа так же туманно, как его небеса, и в его анналах, как и на его землях, перед вами подчас оказывается пустыня.

Следовательно, не так-то просто написать хорошую историю России; не так-то легко пробираться сквозь тьму веков и искать истину между столькими событиями и рассказами, которые пересекаются и сталкиваются. Писателю надо крепко держаться за свою нить, чтобы не заблудиться в темном лабиринте. Пусть его трудолюбивая ученость ярким светом осветит ему все основные вехи этой истории. Его опыт и проницательность помогут ему добросовестно определить причины, сопоставляя следствия. Применяя все свое искусство, он дорисует еще смутные облики людей и эпох. Поистине непростая задача — привести в движение прошлое, чтобы перед нашими глазами опять проследовали все эти события, давно уже скрывшиеся в смене столетий.

Историку придется, как нам кажется, обратить несколько больше внимания, чем это делалось до сих пор, на эпоху, предшествовавшую вторжению татар, и, быть может, он посвятит целый том истории кочевых племен, признавших в конце концов власть России. Такой труд, несомненно, прольет свет на древнюю цивилизацию, вероятно существовавшую на севере; здесь историку могли бы помочь ученые разыскания г-на Клапрота.

Правда, Левек в двух томах, добавленных им к своему пространному сочинению, уже рассказал историю этих зависимых племен, но тема эта все же дожидается настоящего историка. Притом надо описать подробней, чем это сделал Левек, а главное — гораздо откровенней, некоторые очень интересные эпохи, например знаменитое царствование Екатерины. Достойный своего звания историк заклеймит каленым железом Тацита и обожжет бичом Ювенала эту коронованную куртизанку, хотя высокомерные софисты прошлого века и окружали поклонением (в котором они отказывали господу богу и своему королю) эту царицу-цареубийцу, выбравшую для своего будуара картины, изображающие резню и пожар. [1] «Резня поляков в варшавском предместье Прага». «Пожар оттоманского флота в Чесменской бухте». Будуар Екатерины II украшали только две эти картины. (Прим. авт.)

Без всякого сомнения, хорошая история России привлекла бы всеобщее внимание. Дальнейшие судьбы России сегодня представляют широкое поле для всяких размышлений. Эти полночные края уже несколько раз заливали потоками своих племен всю Европу. Французы нашего времени среди других чудес видели, как на лужайках Тюильри паслись кони, привыкшие щипать траву под Великой китайской стеной; и в наши дни неслыханные превратности судьбы вынуждают полуденные страны обратиться с просьбой Диогена к другому Александру: «Не заслоняй нам солнца».

Как историк, Вольтер часто достоин удивления — факты у него говорят сами за себя. История для него просто длинный ряд медалей, и у каждой из них две стороны. Он почти всегда сводит историю к фразе из своего «Опыта о нравах»: «Случались вещи ужасные, случались и смешные». В самом деле, тут вся история человечества. Дальше он пишет: «Виночерпий Монтекукули был четвертован — вот ужасное. Карла V парижский парламент объявил бунтовщиком — вот смешное». Однако пиши Вольтер на шестьдесят лет позже, этих двух выражений оказалось бы недостаточно. Если ему нужно было бы сказать: «Король Франции и триста тысяч граждан были убиты, расстреляны, утоплены… Национальный конвент объявил Питта и Кобурга врагами рода человеческого» — какими словами назвал бы он такие вещи?

А забавное это было бы зрелище — Вольтер, осуждающий Марата, причина — судья последствий.