Джулиан Барнс - Письма из Лондона

В «Доминионе» Бруно играет Джинна, раба Лампы, главная задача которого — тут же материализоваться, когда Аладдин трет волшебную лампу и просит его о помощи. Бруно и так никогда не был Нижинским ринга, вот и его Джинну так же было далеко да парижских трелей. Когда от него требуется танцевать, он смотрит себе на ноги — как бы те не дали маху и сгоряча не отчебучили чего-нибудь не то; когда от него требуется боксировать, он смотрит себе на руки, как бы те не дали маху и сгоряча не отчебучили чего-нибудь то. Он играет с усердием дубовой колоды, трогая публику безупречным знанием текста, выдавая слова так же, как он выдавал удары слева, — скорее заученно, чем по наитию. Однако эта его неуклюжесть в глазах зрителей только прибавляет ему популярности, и когда экс-чемпион в тяжелом весе стоит на сцене, в облачении наполовину с боксерского ринга, наполовину из «Династии» (женские полусапожки на каблуке и громадные плечищи), выглядит он не так уж и нелепо.

«Аладдин», сказка о любви младшего сына китайской прачки к дочери императора, по существу, выражает идею яппи нашего времени: все, что нужно сделать, — потереть волшебную лампу (заключить правильную сделку, грамотно купить фьючерсы), и в твоем распоряжении окажется сколько душе угодно товаров, услуг и любви. Здесь также имеется один архетипически фрейдистский момент — когда злой Абаназер соблазняет мальчика-с-пальчика Аладдина (которого играет невинная крошечка-хаврошечка со смазливым личиком и в очень коротких шортиках) посетить Темную Пещеру, где хранятся все Спрятанные Сокровища. «Мне войти, дети?» — с младенческой непосредственностью спрашивает этот разом целомудренно-искусительный мальчик-девочка у своей препубертатной публики. «Несет!!!» — вопят дети в ответ, умоляя его/ее что есть мочи. Но она таки входит — в Темную Пещеру со Спрятанными Сокровищами, и убеленные сединами аксакалы в аудитории с пониманием кивают.

По большей части, однако ж, представление состоит из быстрых переодеваний, цель которых — раззадорит! разнящуюся по интересам публику: заморочить голову детям, угомонить мамаш и расщекотать папаш. Персонажи прикатывают на мотоциклах или феерическим образом прилегают на и надежных проволочных тросах; «китайский» хор (в любом случае странное понятие — учитывая хрестоматийную стыдливость этой нации) разгуливает в сатиновых трусах; откуда Ни возьмись вдруг выскакивает телевизионный фокусник с Непостижимой сюжетной функцией и показывает серию трюков, чтобы затем уступить дорогу Утенку Дуби и Его Друзьям, компашке животных-марионеток высотой в фут, которые отплясывают под дискомузыку — номер, бог весть почему утраченный во взрослом театре. Также нам не следует забывать китайских полицейских, амбалов в услужении у Императора. В данной версии их играют Толстушки, варьете не варьете — полдюжины дебелых дамочек в возрасте примерно от тридцати до пятидесяти, потакающих идее о том, что женская тучность в сущности забавна. От природы порядочные пампушки, чтоб уж никто не усомнился в их габаритах, они еще и нарочно запихивают себе под одежду подушки и, демонстрируя страннейший вид транснационального трансвестизма, изображают китайских полицейских на манер викторианских бобби. Соответствующим образом они поют и пляшут — что, понятное дело, только добавляет им шарма, а затем — вот она, их толстомясая лепта в свадебный пир Аладдина и его Принцессы — Толстушки выстраиваются, чтобы грянуть «Сгодится все». Да уж, в пантомиме все так оно и есть.

Однако что касается гротескной комедии, то с наступлением девяностых профессионалам пришлось очистить место на сцене, и не в первый раз уже, для Палаты общин. Когда в эфир был запущен «Депутат-ТВ», газеты стали давать материалы на тему «Депутаты на голубом экране», но ни одна из них не вычислила, какому именно клоуну суждено было оживить новогодние праздники судебным разбирательством по поводу старого доброго закулисного секса во внерабочее время. Рон Браун, лейборист, член парламента от Лейта, пригорода Эдинбурга, сорокадевятилетний пышногривый представитель левого крыла партии, ритуально характеризуемый выражением «белая ворона» — термин, который парламентские обозреватели приберегают для тех, кто малость с приветом, но любопытны, со странностями, но вызывают к себе симпатию и основательно непригодны для занятия высших должностей. Сейчас таких персонажей больше на скамейках у лейбористов, чем у консерваторов. Лейбористская партия лелеет их за колоритность, нонконформистский флер, способность огорошить, наконец, зато, что они являются живым напоминанием о том, что Лейбористская партия — это церковь, открытая для всех. Тори также лелеют эти незакрепленные пушки оппозиции за их талант ставить в неловкое положение собственных лидеров и за то, что они являются неопровержимым и ярким доказательством того, что вся Лейбористская партия глубоко безответственна.