Георгий Кублицкий - По железной земле

— Веч-на друж-ба! Веч-на друж-ба!

И вскидывают руки энергично, с темпераментом южан.

Шли еще «Стальконструкция» и «Союзтяжэкскавация», шли «Юго-Востокэлектромонтаж», «Гидромеханизация), «Центрометаллургремонт» и еще много подразделений, в названиях которых слышался гул тяжелой индустрии.

А поверх колонн на холме был виден копер над той, самой первой шахтой, где добывали первую руду, над шахтой, с которой дело началось и сегодня продолжается по ленинскому завету действительно «сугубо энергично».

— Значит, наверное, такое уж мое счастье… Как раз в ночь с двадцать второго на двадцать третье апреля. Мы нутром чувствовали, что она близка. Шли через плотный песок. И вдруг — скала, аж искры летят. Не иначе — руда! Я, как бригадир, сам и отбил первые кусочки. Скинул брезентовую куртку, завернул в нее. А наверху перезвон начался: дошли, мол, ура! ура! Только рассвело — зовут меня к начальству. Я куртку еле поднял, вот какое дело. А управляющий уже сам мне навстречу. Я хотел было на пол вытрясти, а он сгреб со стола все бумаги: сыпь прямо на стол, на зеленое сукно. Я на кабинетные часы взглянул — ровно шесть утра. А он говорит: буду сейчас звонить в Москву Ивану Михайловичу. Академику Губкину, значит, нашему главному болельщику.

Диспетчерская комбината, где Алексей Григорьевич Малыгин рассказывает мне, как все было, разделена надвое стеклянной перегородкой от потолка до пульта. По ту сторону — автоматы: стрелки позволяют следить за ритмом работы дробильно-сортировочной фабрики. Сегодня праздничный день, дел меньше, чем обычно, и у диспетчера Малыгина выкраивается время для рассказа.

О Малыгине упомянуто, пожалуй, во всех книжках, посвященных КМА. Его бригада добыла первую богатую руду. Было это весной 1933 года. Ровно сорок лет назад. Алексей Григорьевич коротко подстрижен до синевы на висках и затылке: остался верен моде тридцатых годов. У него несколько любимых приговорок, порой в речь вкраплены слова, в обиходе уже забытые; их произносят разве что герои пьес, посвященных первым пятилеткам. Но это лишь когда он рассказывает о давнем. Служебный разговор его специфически краток: будто в диспетчерской два разных человека. Алексей Григорьевич точен, аккуратен. Домик и сад у него в идеальном порядке, все подновлено, подкрашено, даже над кнопкой звонка навесик из пластика, чтобы дождем не попортило. И в диспетчерской чистота, ничего лишнего, никаких бумажек на столе. Вспоминаю свой письменный стол — и завидую… Засветился кружок на пульте.

— Диспетчер Малыгин слушает. Спасибо, и вас также. Да. Есть за вторую смену. Передробили… (он называет цифру). Железнодорожная вскрыша… Агломерат… Да. Нормально. Нормально. Будьте здоровы… Так на чем я? Ну, значит, днем мы уже знали, что Губкин Иван Михайлович все свои ученые дела бросает и к нам вот-вот будет.

— Хорошо, а торжества какие-нибудь были? Ведь первая богатая руда?..

— Торжества? Торжеств особенных не было. Промежду себя мы так решили: вместо хлеба-соли встретить Ивана Михайловича рудой. Два дня старались — уж больно крепка порода. Наковыряли полную бадью. И тяже-е-лая же — ужас! Едва все у нас не сорвалось: не шла на подъем, хоть ты тресни. Ладно, что догадались вторую бадью-контравес песком нагрузить, вот какое дело. Ждем Губкина, не поднимаем. Слышим — приехал!

Алексей Григорьевич вскакивает, тянет меня к окну, за которым совсем близко поднимается копер над шахтой.

— Вот, значит, шахта, вот электростанция, а рядом стоял быткомбинат с баней и одноэтажный этакий деревянный дом управления. День, помню, выдался холодный, дождище хлещет. Как только Губкин из дома вышел с главным инженером, нам дали сигнал выдать бадью. Вся бригада была наверху, в шахте один человек остался, чтобы проследить за подъемом. Когда Губкин Иван Михайлович в копер шагнул, бадья уже стояла на лядах. Тут мы всей бригадой на нее навалились плечом, опрокинули, высыпали руду к его ногам. Губкин был в спецовке, собирался, видать, сразу в шахту спуститься. И вот что я вам скажу: на нас он сначала ноль внимания, а с этакой понимаете ли, жадностью накинулся на руду. Присел, перебирает, куском о кусок стучит. Видим — просиял, заулыбался — и к нам. Тут уж всем до единого руки пожал. Крепко так, но молча. Главный инженер ему говорит: вот, мол, бригада такого-то, она и в соревновании победитель, и первую руду добыла. А Губкин только головой кивает да улыбается. Я так думаю, что взволнован был он очень, вот какое дело. Потом в шахту спустился, все осмотрел, взял кайло, подолбил, значит, тут и там. А митинг торжественный был уже под Первое мая, в столовой. Только Губкин у нас не остался, поспешил в Москву с докладом. Торжества были без него. Мне знамя вручили, чтобы, значит, я его лично над копром водрузил, слесарь наш Зюганов мне помог — помню, ветрище был ой-ой!