Георгий Миронов: Я любил свой народ, свою страну

И это пишет человек, которого мы привычно окрестили в свое время полубранной кличкой "либерал"!

У 22-летнего диссертанта - черным по белому: "Очевидно, что необходимая оборона, как сопротивление действиям общественной власти, может быть только в случае явного противодействия закону". Анатолий Кони еще не служит, еще не чиновник, он едва отошел от "вольного сословия" студента. Но какая цепкая связь этой мысли и действий судьи через 12 лет: Треневым грубо нарушен закон - виновна ли Засулич, вышедшая с револьвером, как символ сопротивления беззаконию, господа присяжные?

Да, конечно, служа закону, Кони служил строю, несчетное число раз допускавшему нарушение им же декларируемого закона. Но каждый раз защищая интересы человека из народа, из общества, Кони занимал позицию не просто блюстителя закона - он, отстаивая достоинство простого человека, призывая видеть в нем личность, действовал с общедемократических позиций - и нередко демократ в нем побеждал либерала.

Неуклонно следуя закону, судья или прокурор Кони глубоко вникал в психологию провинившегося человека, всегда видел в нем не отвлеченную фигуру, к коей необходимо применить ту или иную статью Уложения о наказаниях, а "душу живу", тщательно анализировал все за и против, с последовательным гуманизмом и бесстрашием отстаивал право человека в тех случаях, когда оно попиралось.

Однако всегда был непримирим к заведомым и бесстыдным закононарушителям.

Когда прокурор Кони принимался "распутывать" дело представителя определенного сословия, почему-то обижалось все сословие. Петербургский гильдейный купец миллионер Овсянников поджег собственную фабрику в корыстных целях и получил "при содействии Кони" сибирскую каторгу затаили недоброе на неподкупного прокурора уверенные в силе золота толстосумы.

Осуждена игуменья Митрофания - недовольна церковь.

Спустя двадцать лет полиция обвиняет крестьян-вотяков села Старый Мултан в человеческом жертвоприношении. Оказывается, их вековое общение с русским народом, давнее обращение в христианство - ничто перед полицейскими обвинениями целого народа в кровавом изуверстве. В защиту крестьян выступает передовая интеллигенция, вмешивается писатель В. Г. Короленко, которого называют совестью нации, - против, заодно с полицией и судом, невежественный мракобес поп Блинов. Церковь, когда-то возмущенная "делом игуменьи", теперь напугана двойной кассацией Мултанского дела в сенате, поддержанной обер-прокурором Кони.

Правда и закон победили и на этот раз: крестьяне были оправданы и освобождены. Когда Кони и Короленко встретились после процесса, писатель поведал судебному деятелю: на последнем, третьем суде над несчастными удмуртскими мужиками заколебались русские мужики-присяжные: "Виновны или не виновны?" И все же победило исконное народное чувство: не могут соседи, такие же землепашцы, совершить человеческое жертвоприношение. И: "Не виновны!" После суда старшина присяжных подошел к Короленко: "Ехал я сюда с желанием закатать вотских. Вы меня переубедили. Теперь сердце у меня легкое".

Привлечен к ответу за содержание игорного дома офицер Колемин, ему грозит Сибирь - и на Кони ополчаются военные: затронута честь мундира.

Если суд, в котором обвинение поддерживал Кони (как, например, дело об убийстве губернским секретарем Дорошенко харьковского мещанина Северина), признавал виновным дворянина-чиновника, на ноги поднималась вся помещичья рать, пытаясь ошельмовать или подкупить молодого товарища прокурора Харьковского окружного суда, осмелившегося "закатать" представителя первого сословия империи.

Вышеупомянутые дела нашли отражение в очерках "Дело Овсянникова", "Игуменья Митрофания" и других, где правовые и моральные акценты были четко расставлены. В очерке "По делу об утоплении крестьянки Емельяновой ее мужем" с болью и горечью, с глубоким сочувствием к судьбе простой русской женщины поведана ее горькая история, а, с другой стороны, в адрес "избаловавшегося" в городе ее мужаотходника у автора, ведшего это дело, нет прямых негативных высказываний - цель Кони иная: не столько изобличить убийцу, сколько показать сложившийся под влиянием определенных социальных условий характер Емельянова, его постепенно окрепшую уверенность в собственной вседозволенности и животное равнодушие к судьбе жены.

Нелишне будет подчеркнуть внутреннюю связь публикуемой статьи "К истории нашей борьбы с пьянством" и трагедии семьи Емельяновых: