Витаутас Петкявичюс - Корабль дураков

На следующий день я на заседании группы предложил разыскать Терляцкаса и попытаться договориться с ним о совместных действиях. Мои слова были восприняты как ужасное оскорбление. Особенно усердствовали Ландсбергис и Озолас. Я повторил предложение:

— Не вижу между ним и нами большой разницы. За то, что мы делаем сейчас, он отсидел по тюрьмам. Было бы справедливо пригласить и Виктораса Пяткуса.

— Терляцкас был осужден за кражу булочек, — хихикал профессор. — За устройство аварии.

— Откуда такая информация? Вместе воровали?

— Они провокаторы, они хотят нас вовлечь в антигосударственную деятельность и вывести за рамки закона, — говорил Озолас, как будто «Саюдис» был его собственностью. — Я предлагаю обсудить Петкявичюса.

— За что, за высказывание мнения, клизматик? — тормознул я этого полуторапудового «гиганта» И заметил, что резкие слова прекрасно смиряют его воинственность: чем дальше его посылаешь, тем спокойнее он становится.

— «Корабль дураков», — в первый раз процитировал меня А. Жебрюнас.

Все равно мы вдвоем с Мотекой отыскали на улице Тилто тайную квартиру Антанаса Терляцкаса и с помощью народа за пятнадцать минут все рассекретили. Нас встретила чернявая, похожая на цыганку женщина.

— Здесь Терляцкаса нет и никогда не было, — сказала она.

Вся обстановка была так дешево театрализована, что я начал смеяться. Зеркало в коридоре было повешено с таким расчетом, что быиз другой комнаты можно было видеть каждого входящего. Но угол отражения был одинаковым для обеих сторон, поэтому я видел, как через приоткрытую дверь на меня смотрят два голубых глаза, прячущиеся под багровым наморщенным лбом и растрепанной копной волос. Но если хозяина нет, значит нет — таковы правила игры всех подпольщиков. Мы вышли. Через несколько минут великий конспиратор появился на улице. Впервые я видел этого человека вблизи. Антанас оказался очень нервным, на каждое мое слово реагировал сердито, как будто я был его заклятым врагом, отвечал чуть ли не криком, речь его была несвязной, подчеркнуто торжественной, глаза бегали по сторонам, ощупывая прохожих.

Когда мы, наконец, друг с другом пообвыклись И мне удалось успокоить митингующего и за столом Терляцкаса, он превратился в неинтересного, изрекающего банальности человека. Стал хныкать, какего все преследуют, как ему не на что прокормиться, и предложил купить у него какую–то помятую брошюрку.

Вот тебе и герой улицы, подумал я, распрямляясь, и внезапно пришло озарение — ведь это артист! Эта вызубренная и постоянно шлифуемая роль не производила особого впечатления. Я рассердился и спросил про булочки. Неожиданно он ответил:

— Иначе они не могли ко мне придраться.

Значит, правду сказал мне отец Станисловас, что Терляцкас разгуливал по лагерю в белом халате и раздавал им хлебные пайки. Непромахнулся и Ландсбергис.

Через день–другой взорвалась пресса. Дескать, избивают, пытают людей! Озолас на казенные деньги выпустил плакат, на котором солдаты Станчикаса были изображены как настоящие фашисты — надраенные сапоги, каски, бананы и задницы… Лиц не видно.

Меня пригласил председатель Президиума ВС Витаутас Астраускас. — Вы представляете нас как фашистов! — возмущался он.

— Это издательство «Минтис». Оно подчиняется вам, вы и разбирайтесь.

Тогда он достал еще один плакатик, посвященный ему лично, сорванный с какого–то забора.

— Я найду виновных, я их накажу!..

— Витаутас, искать их не нужно, все написано и подписано под плакатом в выходных данных.

Официальность быстро улетучилась. Скорее, ее и не было. На сто ле появились кофе и коньяк.

— Что будем делать? — спросил он, употребив множественное число, хотя вопрос звучал как обращение за советом.

— Витаутас, нужно без промедления принять законы, строго регламентирующие все эти процессы. Нельзя страну, которую десятилетиями держали в железных тисках, спускать с цепи. Все нужно делать постепенно. Демократия без закона — крах, анархия, по–русски говоря, беспредел.

— Я понимаю, но как? — А как принимали до сих пор? Несколько человек должны выступить с инициативой, пока народ не разложился. Коллективной игры не будет еще долго.

— Видишь ли, нужно согласовывать с Москвой.

— Можно ведь и здесь кого–то опередить местным законодательством. Если вы этого не сделаете, империя рухнет, начнется резня.

Такой разговор длился, наверное, час, пока я не понял, что все мои «страшилки» до адресата не доходят. Он все еще верил в бессмертие чьих–то идей.