Витаутас Петкявичюс - Корабль дураков

— Таких поэтов, как Межелайтис и Марцинкявичюс надо судить и сажать за уничтожение каунасской поэтической школы!

— Хочешь заслужить Крест Витиса [2] Литовская государственная награда. ? — пытаюсь укротить выскочку. — Сопатку бы тебе расквасить, дворянин помойный.

— Мне такая беда не грозит. Если появится какая–нибудь медаль или премия, она будет опробована на Марцинкявичюсе!..

После таких, уже появившихся в печати, обвинений Юстинас, наконец, рассердился и сказал:

— Я не подам ему руки.

Но через некоторое время снова здоровался, виновато улыбался и, опустив плечи, прогуливался с этой полукурицей поэтической этики.

И меня не миновал похожий курьез. Однажды ко мне на дачу в Бирштонасе приехали три поэтических гиганта — А. Балтакис, А. Малдонис и Ю. Марцинкявичюс.

— Ну, наконец–то! — радостно выбежал я навстречу. — Ведь мы с твоими родителями соседи. Все мимо… Сколько я тебе, Юстинас, писал, а ты ни разу не ответил. Но они начали с очень печального известия — умер отец Марцинкявичюса.

— Что–нибудь застопорилось? — спрашиваю. — Может быть, нужна помощь?

А они ходят вокруг да около, пока, наконец, не выяснилось, что хотят спросить, следует ли Юстинасу со всей семьей идти в костел на заупокойную службу.

— Друзья, я же не парторг, не секретарь ЦК, поступайте, как считаете нужным. — Мне стало не по себе.

А они снова кружат и кружат, как коршуны над цыплятами, пока не лопнуло мое терпение.

— Значит, опасаетесь, чтобы я не донес? Как вам не стыдно? Хотите обеспечить алиби?.. Балтакис, это твоя выдумка!

— Ты на него не сердись, он очень хотел помочь, — оправдывается Юстинас, будто сам не принимал участия в разговоре.

— Юстинас, я о таких делах не стал бы спрашивать не только у коллег, но и у самого Бога. Очнись.

— Еще раз говорю, не сердись, так уж вышло.

Я тогда все списал на большое человеческое горе. Ведь и правда, в такой день человек может заблудиться в трех соснах.

Такими же голубями мира в «Саюдисе» старались выглядеть и А. Поцюс, и М. Мартинайтис, и В. Бубнис, но они только копировали Юстинаса. Одному не хватало таланта, другой носил в ухе кругляшок, пока случайно его не проглотил, а третий настолько ударился в мистику, что совершенно искренне доказывал необходимость Божьей помощи в политике, или хотя бы новой религии, поскольку, мол, старые истины, типа «небольшое возмездие воспитывает человека, а безнаказанность по рождает преступность», уже основательно устарели. Спасение всему — в появлении нового Иисуса Христа.

Возможно, это и так. Но я думаю, что, родившись в пору мифов, мы и умрем под сказки о том, что самая циничная в мире западная культура, или так понимаемая демократия, тут ни при чем. Литовцу юродивый Казимерас нужен больше, чем рационалист Антанас, только его нужно обозвать святым.

Сегодня Ю. Марцинкявичюса снова со всех сторон подвергают нападкам. Это–де «поэт не читающей нации». Виновата непритязательная публика, обходящая стороной в книжных магазинах стихотворцев и кувыркающихся через головы критиков, которые зачастую уже сами не понимают, о чем и для кого они пишут. Так хочется им посоветовать: любезные, реинкарнируйтесь так как вас поймут только через сто лет; вот тогда и будете скулить вместе с глобализированными литовцами по–английски.

По их мнению, величайшее преступление поэта состоит в том, что он «умел угождать любой власти». Оказывается, даже чиновники во все времена его читали или хотели его оседлать ради собственной выгоды, а поэт против этого не возражал. Но он не возражает властям и сейчас, только изредка вежливо ужалит. Какая чепуха! История пестрит подобными фактами, начиная с великого Гёте и кончая превозносимым до небес Б. Бразджёнисом, когда творец идет на любые компромиссы во имя своего творчества, которое ценит выше собственной личности. Это его святое право — творить для народа и оставаться с народом, кто бы им ни правил. Все творчество Юстинаса свидетельствует, что в этом процессе во главе угла не он сам, а сказанное им слово.

Гению ни к чему всходить на костер, сложенный каким–то политиком или графоманом. Ненужная жертва — это самоубийство. Талантливое слово — не спичка, а осознанная необходимость служить униженным и оскорбленным людям сегодня, сейчас, пока они еще живы, пока нуждаются в духовной поддержке в период попрания моральных устоев. Потому и слово поэта всегда остается живым. Если не будет возможности его прочитать, его будут петь или передавать устно из поколения в поколение. Только такая обоюдная любовь поможет нам остаться литовцами.