Виктор Ротов - Ближе к истине

В одном месте тропа вывела нас на берег речки. Я глянул на воду и сквозь жиденький туман мне показалось,

что речка течет вспять. Оглянулся на Женю. Он был так далеко, будто я посмотрел в перевернутый бинокль. Хотя я чувствовал — он рядом. Я сбросил рюкзак и сел на него, испытывая состояние, близкое к обмороку, чувствуя отдаленно, где‑то в подсознании, как Женя снимает рюкзак и садится на него… Потом галлюцинации исчезли. Вода снова потекла вниз, Женя был рядом, а состояние полуобморока отлегло, но бродит где‑то поблизости. Сижу остолбенело, молчу, боюсь говорить об этом. Думаю: «Может, слабость от того, что мы не позавтракали?»

— Есть хочешь? — спрашиваю у Жени.

— Не очень, — говорит он вяло.

— Надо поесть. А то голова что‑то кружится.

— Только не здесь, — говорит Женя. — Мрачное место. И душно.

Мы прошли еще с километр. Кончилась «тропа Хошимина», и мы очутились на небольшой поляне, с развесистым ясенем на краю опушки и наскоро сколоченным столиком под ним. Видно, местные жители часто ходят здесь и оборудовали местечко для отдыха. За этим столиком мы и решили посидеть и позавтракать.

Открыли рыбные консервы, приготовили растворимый кофе, позавтракали. Молча и без аппетита. Женя все отдувался и потел. И поглядывал на меня тускло. Наконец, не выдержал, сказал:

— Что‑то не то. Муторно. И… — Он помолчал, виновато посмотрел на меня, провел пальцем по груди. — Нехорошо тут…

— Ничего, — успокоил я его, — посидим вот, отдохнем. Водички холодной попьем… — Я сходил к речке, принес свежей воды. Мы попили, посидели еще с минуту молча. Я с тревогой прислушивался к своему состоянию — у меня тоже было неважное самочувствие. И еще мне казалось, что надвигается душный безжалостный зной. И давил на меня какой‑то беспричинный страх. Я поглядывал на деревья на поляне, и у меня было такое чувство, будто сейчас они встанут вниз кронами.

Молчавший удрученно, Женя сказал, усмехнувшись:

— У меня в глазах двоится…

— Знаешь что, — решительно поднялся я, — надо двигаться. У нас перенасыщение кислородом. Привыкли в городе к выхлопным газам…

Я был близок к истине. На самом деле у нас было перенасыщение. Но только не кислородом, а углекислым

газом. Чтобы понять это, мне пришлось перечитать кучу книг о лесе, сделать массу выписок. В результате я пришел к той простейшей мысли, которую высказал нам за столом старый лесник: под низким пологом, особенно в мелколесье, очень много углекислого газа. Его выделяет гниющая подстилка. Мы надышались с Женей углекислоты, пока шли по мелколесью «тропой Хошимина». От углекислоты расширяются кровеносные сосуды. Кровь свободно струится по ним, а облегченное сердце едва шевелится. Вот и весь секрет. Но тогда мы этого не знали.

Женя послушно нацепил рюкзак, и мы двинулись дальше. Перешли речку, и теперь она лопотала слева от нас. Вдруг лес расступился и выпустил нас на просторную, залитую жарким уже солнцем поляну с пышным развесистым дубом.

Женя, шедший впереди, остановился под дубом, снял рюкзак и сказал:

— Старик, мне в самом деле плохо. Я не могу идти…

И в это время на поляну выкатилась целая орава ребятишек в белых рубашках и в красных галстуках. А с ними, словно квочка с цыплятами, — пионервожатая. В школьной форме, в белом переднике и тоже с красным галстуком на шее. Поляна запестрила красным и белым, наполнилась голосами.

Женя на какое‑то время посветлел лицом. Но вот пионеры прошли мимо нас и скрылись в лесу, затихли их голоса. И снова над нами царит тишина, и давит на сознание накаляющийся день.

Женя сник весь. Сполз с рюкзака на землю, лег на траву, вытянул ноги, положил руки вдоль тела и с жутким спокойствием обреченного сказал:

— Витя, я умираю.

Я видел, как он наливается бледностью, а за ушами у него и на затылке дыбом встает пушок, синеют губы. И так все это быстро произошло, что я не успел даже испугаться как следует. А Женя спокойно и деловито сообщал мне о своем состоянии:

— У меня холодеют, я чувствую, ноги и руки…

Я дотронулся до него и отдернул руку — действительно, он был холодный, как труп.

И тут я понял страшную суть происходящего и то, что единственный выход из этого положения — это я, мои энергичные действия. И во мне проснулась яростная жажда спасти его. Откуда что взялось, я никогда не отхаживал

умирающих, а тут сноровисто принялся за дело: подложил под голову Жене рюкзак и принялся, что есть силы, растирать ему ноги и руки, приговаривая что‑то ободряющее. Сбегал, принес воды, дал ему попить, брызнул на лицо изо рта, нащупал пульс — он едва у него пробивался.