Виктор Ротов - Ближе к истине

Женя сказал:

— Старик. Or такой красотищи можно рехнуться. Я старый, античеловеческий осел! Годами сижу дома, а земля такая красивая. Какие же мы молодцы, что придумали этот поход! Ничего в жизни я не испытывал прекраснее и, наверное, больше никогда не испытаю. Будем живы, вытащи меня еще хоть разок. Если я буду упираться, бей меня палкой, коли меня ржавой вилкой, мори меня голодом до тех пор, пока я не подчинюсь тебе. Я принимаю твою веру. Идет?

— Идет.

Рыбу мы не поймали. Но зато мы видели крабов. Небольших, с пятачок. Когда брызнул дождь, они вылезли из воды и высоко, будто на цыпочки, встали на камешках на

своих лапках, подставили спины под теплый, пронизанный солнцем дождь.

— Что это? — почти с ужасом спросил Женя.

— Это морские крабы.

— А как они сюда попали?

— Очевидно птицы занесли сюда икринки на ногах.

— Чудо!

Дождь перестал, крабы убежали.

Мы смотали удочки и пошли дальше. Вокруг нас весело толпился омытый дождем, сверкающий под солнцем березнячок.

— Какие молодые, сладострастные березки! — воскликнул Женя. И пожалел: — Как жаль, что мы не взяли с собой жен!

Он уже скучал по женскому обществу. Точнее, нам слишком много было на двоих этой непередаваемой красоты. Хотелось поделиться с кем‑нибудь. Я его понимал. И решил отвлечь его, заговорил о другом.

— Хорошо нам объяснил дедуля слово «дуб». А хочешь, я тебе про слово «береза» расскажу.

— Хочу, старик.

— Знающие люди утверждают, что «береза» от древнего слова «светлый», «сверкающий». И в самом деле — посмотри, как они светятся и сверкают. Наши предки были наблюдательными людьми.

— Хорошо, старик. Слова как алмазы.

— И как алмазы неистребимы. Им пользуются миллионы людей, а они не тускнеют. Наоборот, сверкают еще ярче, ослепительнее. Вот, например, твоя фамилия Дубровин. Наверное, от слова дубрава. Дубрава — дубовый лес. Рамень — еловый…

— Постой, — Женя, шедший впереди, даже остановился. — У нас под Воронежем есть местечко Рамонь. Слово очень похоже на «рамень». Рамонь — рамень. Может, когда‑то там был ельник — рамень? А потом Рамонь?

— Вполне может быть.

— Красивое место. Ты как‑нибудь приезжай, я тебя свожу туда.

Я потом был у Жени, и он возил меня в Рамонь.

Пока мы идем с ним, молчим, думая над причудливыми превращениями слов, составляющими язык людей, я, пожалуй, расскажу о нашей с ним поездке в Рамонь.

Женя был уже редактором молодежной газеты «Молодой Коммунар». У него большой, сверкающий полиро

ванный мебелью кабинет, служебная персональная машина, возможности, перспектива. Все это, конечно, произвело на меня впечатление. Я, грешным делом, подумал, что Женя теперь изменится, зазнается. Нет. Он был такой же: естественный, немногословный, без эффектаций, внимательный, насмешливый. Только чуть, может, больше озабоченный.

Утром они с женой ушли на работу. Я остался дома. Читал, даже что‑то писал, а Женя «раскручивался» с делами. Потом позвонил мне. Я пришел в редакцию. Мы сели в машину и поехали.

Рамонь — это теперь поселок над рекой Воронкой. У самого обрыва стоит обшарпанный господский дом, в котором теперь не то контора, не то склад. От него вниз ведет анфилада лестниц, украшенных каменными ангелочками и амурами. Далеко внизу в красивой, широкой старой пойме реки раскинулся вольно и безобразно деревоперерабатывающий комбинат: горы стружек, опи/ок, разбитые в прах подъездные дороги, лужи, трубы, дымы, грохот, пыль, вонь. Дальше — притихшая, словно забитая баба, речка Воронка. А за нею, насколько хватает глаз, тянется к горизонту лес. Русский былинный простор. Умели раньше выбирать красивые места. И совершенно непонятно, почему мы теперь так упорно, так бездумно рушим эту красоту? По инерции классовой ненависти? Назло врагам трудового народа? Нет. Элементарное невежество, нерачительность, глупость; нагнетаемая недобрыми людьми злость.

Рамонь — это средне — русское чудо. Ну разве виновато оно, красивое место под древним русским городом, в том, что когда‑то его облюбовал мироед? Разве наши дети виноваты в том, что когда‑то здесь жил и правил злой суд кжой‑то крепостник? Почему мы лишаем наши с детей этой красоты? Красоты, которая не только радует глаз, но воспитывает у человека любовь к Родине, к России, патриотизм. Когда же мы поймем это?

Третью, последнюю, ночь мы провели прямо у дороги. Поленились искать более удобное место. Хотя и у дороги было по — своему удобно: узкая длинная поляна, за поляной лес, за лесом невысокая круглая горушка. И составляли нам общество несколько деревьев боярышника, да грабовая колода — старая полуспревшая валежина. Возле этой валежины мы и поставили палатки. Развели костер.