Виктор Ротов - Ближе к истине

ли, потому что он был чист, светел как херувим, бескорыстен и самоотрешен. Он честно трудился — очищал общежитие от бутылочной скверны и, не задумываясь, отдавал ребятам последние гроши. При этом никогда не требовал возврата.

Я почему вспомнил именно о Кепочке? Во — первых, потому что нас это забавляло тогда. Во — вторых, в нашей студенческой братии разные были ребята, каждый не прочь был прослыть оригиналом. И каждый из нас был в какой-то мере оригиналом. Но среди оригиналов выделялись супероригиналы, архиоригиналы. Кепочка был архиоригиналом. И не рисованный, а натуральный. Это был странный, мягкий, беззащитный человек. Словно былинка на ветру. И чем‑то велик. Может, бескорыстием своим, абсолютной честностью и беспредельной порядочностью. Чего нынче так не хватает в людях. По чем мы тоскуем нынче.

И еще я вспоминаю Николая Рубцова. Он был нашим однокурсником. Чем‑то они были схожи с Кепочкой. Может, этой своей отрешенностью в суетном задиристом мире? А может, тихой углубленной святостью?

Рубцов был не эффектным внешне человеком. Щупленький, лысоватый, брюки гармошкой, стоптанные ботинки.

Меня однажды подселили к нему в комнату. Не припомню почему — то ли не было свободных мест, то ли мои ребята не оставили ключ от комнаты.

Когда я вселялся, Коли не было дома. Но вот он появился и… Рассердился: он будет жаловаться ректору, что к нему подселили. Мы тогда еще не знали, что Коля Рубцов скоро станет известным поэтом. Теперь его стихи вошли в золотой фонд русской советской поэзии. Но что‑то было в нем уже тогда. Что‑то такое, что заставило меня уступить, я не стал с ним задираться. Я знал, что он живет затворником, много работает, запершись в комнате. И как-то сразу понял его — он хочет уединения.

Потом он встретил меня в сквере возле общежития и извинился: «Не обижайся. У нас сложилась своя братия, поэтому я…» И так далее.

У него была манера идти без очереди на экзамен. Это не нравилось ребятам, но почему‑то никто не протестовал, когда он, минуя очередь, как бы не замечая никого, проходил в дверь. А бывало, что Валерий Павлович Друзин сам приглашал его в аудиторию: «Коля, заходи!». Мы уважительно расступались. Мы часами томились под две

рью с напряженными, как струна нервами, ревниво следя за очередностью, но когда проходил Коля, мы молчали. У нас хватало почему‑то терпения и доброты на него. В нем тоже было что‑то от Кепочки. Какая‑то беззащитность и ранимость. Нечто такое, что трогало самые отделенные уголки души и делало нас добрее и мягче. Может, мы тогда уже чувствовали в нем тот дивный свет, который потом прольется в его стихах. Всякий раз, когда я читаю его стихи, слушаю песни — вспоминаю его и удивляюсь: ну откуда, в каких недрах сердца его рождались такие чудесные строки? Где черпал он, подавленный с виду человек, такие просторные, чистые, чарующие добротой и светом образы?

Поистине волшебный дар природы!..

После тарелки наваристого борще Женя вздохнул в избытке чувств.

— Хорошо!..

— Да — а-а! — согласился с ним дедуля и отложил ложку. Молодой хозяин покивал согласно головой. Он слушал, помалкивал и кивал согласно головой.

— «Волки — санитары природы, а Кепочка…» — вспомнил почему‑то Женя Сенин афоризм и хитро посмотрел на меня. — «Дерево — друг человека, а лес — это кислород. Так сказал Витя». — Женя уже ерничал. Но хозяин подхватил тему: «Да — а-а!»

Молодой хозяин согласно покивал головой. И вдруг разразился целым рассказом. Да каким!

— … Или вот скажем — дерево. Оно, как и человек, слышит и чувствует. — Дедуля с интересом и неким удивлением повернулся к сыну. А ну‑ка давай, сынку, скажи… — Читал я, что зарубежные ученые устроили эксперимент: под деревом понарошке разыграли убийство. А потом установили такую сверхчувствительную аппарату ру с датчиками и стали приводить под дерево разных людей, мол, как будет реагировать дерево. И когда привели «убийцу», датчики показали, что дерево заволновалось. Опознало, значица…

— А што, — расправил и прихладил воображаемые усы дедуля. — Дерево — это живой организм. Я вот когда в лесу один, я с деревьями разговариваю, Они молчат, конечно, но мне кажется, они все понимают. Понимают, с чем ты пришел — со злом или добром. Если видят, что ты пришел со злом, притихнут мрачно. С добром — лопочут листочками. И вроде ветра нет, а лопочут листочками…

Женя слушал внимательно.

— Здешние леса — особые леса, — поощряя деда, сказал он. — Реликтовые! Им сто тридцать миллионов лет!..