Виктор Ротов - Ближе к истине

— Да, старик, — разомкнул пересохшие губы Женя, — родниковой бы водички сейчас. И в холодочке под деревом посидеть. Как ты думаешь, под каким деревом мы лучше посидели бы?..

— «Несмотря на отчаянное сопротивление человека, окружающая среда продолжает нас окружать», — пробормотал я фразу, пришедшую на ум.

Женя открыл глаза.

— Где ты вычитал такое?

— Не помню.

— Кстати, старик, об окружающей среде. Мы идем в лес, в горы, а что мы знаем про лес?

Я кое‑что знал. Я окончил лесотехничесю й техникум и долгое время работал в лесной промышленности, потом в лесном хозяйстве. Сначала рубил лес, потом восстанавливал его.

Когда я был совсем маленький, отец работал на каменоломнях. Жалованья его не хватало на семью, и мать подрабатывала тем, что носила из леса кизил, терен, груши, кислицы, грибы, дрова. А то и просто нажнет мешок травы на прогалинах, продаст и купит нам чего‑нибудь. А после войны мы держали в лесу за перевалом огород и тем перебивались. Плюс дары леса, конечно. Если б не огород и не дары леса, не знаю, как бы мы выжили. Так что лес для меня и кормилец, и спаситель. И надо же —

такая неблагодарность в ответ: стал дипломированным специалистом по лесозаготовкам. Потом, правда, перешел в систему лесного хозяйства. А там у меня были уже другие функции.

— Я кое‑что знаю, — сказал я, понимая, куда клонит Женя. — В лесу сейчас хорошо.

— Глубокая мысль. Еще.

— В лесу много кислорода. И прохладно.

— Отличная мысль! Ты знаешь природу, старик.

— Одному человеку требуется в год от 300 до 500 кэгэ кислорода.

Женя вскинул брови.

— Я тебя понял, старик. Народ будет бережно относиться к лесу.

— Тем более, что в нашей с тобой автономии уникальные леса. Реликтовые. Почти такие же росли сто тридцать миллионов лет назад. Представляешь? Это же третичный период!..

В Абинске мы сошли с поезда. Нам помахали в окно Нина и Тоня.

На маленькой пристанционной площади стояла бортовая машина. И Женя, терпеливый, мужественный Женя, остановился возле нее с явным намеком. Он сбросил с обожженных плеч рюкзак и посмотрел на меня умоляющими глазами. Я все понял: пешком, конечно, хорошо, но на машине лучше. Я подошел к шоферу и вступил с ним в переговоры.

Машина, оказывается, из Шапсугской (нам по пути). Вот пройдет московский поезд, тогда они поедут.

— Подвезти? А кто вы такие?

— Туристы.

— Путешественники, — поправил меня Женя.

От такой его поправки шофер почему‑то подобрел.

— A — а!.. Пугешественники. Это хорошо. Вот продадут наши бабы свою продукцию, тогда и поедем. Ежели, конешно, место будет.

Мы сели на свои рюкзаки и стали ждать. И наш поезд, которым мы прибыли, тоже стоял и ждал: он должен пропустить московский скорый.

Женя сказал:

— Сейчас приедут их мужья.

На перрон неуверенно вышли Нина и Тоня. Словно два цветочка. Нина в красной юбочке горошком, Тоня —

в зеленой, волнами. И маленький пустой перрон сразу ожил. Я подал им знак рукой.

— Не надо, старик, — сказал Женя. — Сейчас приедут их мужья. Пьяные и злые. Могут быть неприятности.

Я отвернулся.

Поезд «Москва — Новороссийск» приняли на первый путь. Он заслонил собой пригородный. Из вагона, который остановился напротив вокзала, выскочили двое парней. Один тощий и плоский, как тарань весеннего улова; второй коренастый, задиристого вида. Качающимися взглядами они обшарили перрон и тотчас полезли под вагон, перешли на ту сторону состава. Нам видно было, как они двинулись навстречу юбочкам. А юбочки навстречу им. Потом они смешались, пошли к своему вагону и поочередно исчезли, будто их втянуло в зеленое нутро состава.

Московский стоял не более трех минуг. Он уполз, и мы снова увидели наш вагон. А в окне Нину и Тоню. Они улыбались и показывали на нас пальцем своим мужьям. Те нависали над ними, глядели в окно, старались рассмотреть нас.

Один из мужей, тот, что длинный и тощий, как тарань, махнул нам дружески рукой. И в этот момент электровоз рабочего поезда сипло свистнул. Состав дернулся и медленно покатил.

Бабки сгребли свои похудевшие мешки и пустые ведра и побежали к машине. Поднимая выше колен юбки, подсаживая друг дружку, ринулись в кузов. Мы скромно ждали, когда и нам разрешат.

Бабы уселись. Шофер, выставив ногу на подножку, глянул на нас, кивнул, разрешая садиться.

— Давай, путешественники!

Мы бросили свои рюкзаки в кузов и полезли сами.

Бабы, увидев нас, загомонили, засмеялись.

— Цэ шо такэ? — заверещала бойкая чернобровая молодичка. — Та чи гости до нас?