Виктор Ротов - Ближе к истине

Познакомились мы с Женей так.

Я вышел прогуляться в сквер, что возле общежития Литинститута. А когда вернулся в комнату, за столом сидел широкоплечий, крепкий парень, И с ним женщина. Он — ясно: ко мне подселили. А она?.. Но тут же выяснилось — это его мать

В комнате вкусно пахло. На столе, в баночках, в блюдечках, в тарелочках (откуда что взялось) — жареная рыба домашнего приготовления, пирожки, зеленый лук, мытая редиска с хвостиками и огурчики — крокодйльчики.

Парень держался веско. Не спеша и, как мне показалось, без аппетита продолжая есть, поздоровался кивком головы и грустно поглядел на мать своими большими выразительными глазами. Она подкладывала ему — «ешь». И смотрела на него так, словно счастливее ее и нет никого

на свете. Но были моменты, когда на лицо ее набегала мимолетная тень скорби, будто она провожала сына в рекруты. А он всего — навсего приехал поступать в Литературный институт. Его подселили ко мне в 254–ю, в «сапог», как мы называли пристройку, сделанную под углом к новому большому, светлому зданию общежития на Добролюбова.

Мать приехала с ним, чтобы своими глазами увидеть, как он тут устроится, и подкормить первое время. Чтоб не сдал здоровьем, пока сдаст экзамены. А здоровьем, скажем сразу, Женю Бог не обидел.

Он пригласил меня к столу, я отказался, был сыт. Он еще больше загрустил, мне кажется. Поел, и мать стала убирать со стола: что‑то складывала и составляла в сумочку, что‑то относила на полочку встроенного шкафа, наказывая при этом: «Это съешь сегодня, перед сном. Это можно завтра в обед. А позавтракаешь в столовой…»

Он молча слушал ее наказы и как‑то виновато поглядывал на меня, мол, извини — матери, они все такие; думают, что их дети шагу не могут ступить без них.

Потом он пошел провожать ее на троллейбусную остановку.

Они ушли, а я подумал: «Маменькин сынок какой‑то». Подумал и забыл про них. Стал дремать в своем левом углу у окна. Стукнула дверь, это пришел Женя. Глаза веселые, свободные.

— Поспим? — он снял брюки, переоделся в «подстреленные» спортивные трико и скинул, наконец, ярко — желтую, до рези в глазах, тенниску. Полез в портфель, вынул тапки, вступил в них, достал книгу, лег к окну головой и стал читать.

А через полчасика уже посапывал сладко, накрыв лицо книгой. Он посапывал, а я лежал и почему‑то не мог заснуть, завидовал: надо же, как быстро и хорошо засыпает человек!

Этой его способности быстро засыпать я всегда завидовал.

Пришел парень из соседней комнаты. Не припомню, кировский, кажется. Шустрый такой, с падающей без конца на глаза чуприной. Тоже Женей зовут. Мы с ним уже скооперировались готовиться к экзаменам по немецкому языку. Он пришел ко мне заниматься. Я глазами показываю на моего Женю. Мол, спит человек. С дороги.

— Тогда пойдем ко мне, — машет он руками. — Я пока один.

Мы тихонько вышли.

А когда я вернулся, мой Женя стоял у окна, чистил пилочкой ногти и поглядывал на улицу.

— Старик, — сказал он, явно довольный тем, что наконец‑то я пришел. — Пойдем погуляем в сквере.

— Пойдем.

В сквере, чтоб как‑то начать разговор, я спросил:

— А чего ты такой грустный был, когда кушал?

— Понимаешь, старик, такая мировая закуска была…

Он сказал это как‑то так, что я принял его слова как

издевку. Только не понял, над кем он издевается, надо мной или над собой? И подвыпустил когти.

— Понятно! И хочется, и колется, и мама не велит? — мне еще хотелось сказать: «Ты что, старик, не вошел в совершеннолетие?» Но воздержался и правильно сделал.

— Да нет, — без всякой обиды ответил он. — Просто поленился зайти в магазин, когда с вокзала сюда добирались.

— A‑aL

И опять молчим. Он малоразговорчив. Мне это импонирует. Я не люблю говорунов. Туда — в один конец сквера — идем молчим, обратно идем молчим. На скамеечках люди. Дело уже под вечер. Погода прекрасная. Москва! Женя помалкивает, посматривает, брелок в руках теребит.

Он начинал мне нравиться. Не позер, не умничает, как некоторые. Неторопливость и аккуратность, с какой он идет рядом, тоже мне по душе. И главное, я каким‑то образом чувствовал, что тоже нравлюсь ему. Где‑то в глубине души у меня таилась уже мысль: если сдадим экзамены и поступим в институт, приглашу его побывать у нас в Краснодаре; на море свожу, горы покажу. Что он видел в этой своей средней полосе?

Вот уже где таилась идея похода через горы к морю!

— Что‑нибудь опубликовал? — спросил он вдруг.

— Если не считать газетных публикаций, то один очерк в альманахе «Кубань». Вот и все.