Виктор Ротов - Ближе к истине

После панихиды начались выступления. Как обычно. Смысл всех речей сводится к призывам к единению, возрождению, миру, порядку и спокойствию. Говорят горячо, красиво и даже блестяще. Тот же Чайка. Его, правда, не сразу нашли. Но вот он появился. Еще более взмыленный, весь боевой такой, возбужденный поиском своего пистолета, как потом оказалось — ракетницы, он сказал искристое слово и прочитал стихи, как я понял, собственного сочинения, и заслужил по праву казачье «любэ»!

Хорошо на душе и радостно до слез. Но вот в речах зазвучали иные мотивы — о покаянии, о зверствах, чинимых в годы гражданской войны. О виновниках этих зверств. О большевиках.

— Ну это‑то зачем?! — возмущенно говорит мужчина, стоящий рядом со мной. — Чтоб натравить одних на других? И начинать все снова да ладом! — Он выпростался из толпы, пошел в сердцах на поляну и оттуда смотрел уже на все грустными глазами. Мне запомнились его глаза. Откровенно говоря, я в тот момент, когда он сказал свои слова, мысленно с ним не согласился: люди хотят хоть теперь, спустя много лет, назвать вещи своими именами. Кто‑то считает, что этого не следует делать, а кто‑то не может удержаться — ему надо выплеснуть из себя наболевшее, сказать слова, сидевшие ржавым гвоздем в душе десятилетия. Ну пусть человек выговорится. На массы эго нынче мало действует, зато человек получит облегчение, свободно сказавши слово. Пусть себе!..

Но вот опять о покаянии. И над толпой как бы взметнулась дирижерская палочка. Не знаю, как кого, а меня возмущает эта подстрекательская работа. Ну скажите вы мне господа новые агитаторы — провокаторы, кто и перед кем должен каяться? Те, кто родился в 1918 году, не виновны в кровавой карусели. И им теперь уже по 75. Их вы хотите поставить на колени? Или тех, кто родился в 37–40–м? Им тоже уже по 53–56. Они тем более не причастны к гражданской бойне и к сталинским репрессиям. Следующие за ними поколения и вовсе ни при чем. Те, кто уничтожали друг друга, как на стороне красных, так и на стороне белых, — ушли из жизни. Их нет.

Ну вот я! Родился в 1931 году. Отец мой родился в 1904. Ему в 1918 году было 14 лет. Работал он каменноломщиком, а потом водолазом. То есть, от политики был далек. Так почему я должен становиться на колени и каяться? А главное — перед кем? Перед теми, кто сегодня стенает в траурных списках разных мемориалов? Так эго потомки прохвостов, устроивших мясорубку, а потом в нее попавших. Перед ними я должен каяться, перед этими мнимыми страдальцами, которые с неприкрытой наглостью выколачивают себе разного рода льготы и компенсации? Они примуг с удовольствием наши покаяния, а потом будут тыкать в нас пальцем и изголяться над нами: вы же признали свою вину, теперь и ответ надо держать.

Сейчас они делают вид, что готовы наравне со всеми

стать на колени, покаяться. Дудки! В последний момент они перебегут на сторону принимающих покаяние. Я смотрю на простые мужественные лица казаков и удивляюсь — неужели они не замечают нового грандиозного подвоха? Неужели они снова готовы заплатить ту же цену за свое простодушие, что ив 1918 году? А что дело поворачивается именно туда, я почувствовал на открытии памятника под Даховской. Если раньше я как и все был начитан красной литературы, то теперь и белой. Тохо же Деникина, Шкуро… Они честно пишут, как и что было. Били друг друга, издевались друг над другом. И над мирным населением. Хороши и те и другие — и красные и белые. Нечего сказать. Было время, была борьба, на которую, кстати, вдохновили их закулисные режиссеры и дирижеры. Не оставившие своей затеи и теперь: «Мы дали вам Бога, дадим и Царя»…'

Так я подумал, стоя в толпе, слушая речи и наверно забыл бы под спудом других впечатлений, если б тема «покаяние» не имела самое неожиданное, — и в этот же дехгь, продолжение.

После торжеств в Даховской все мы поехали в монастырь, на турбазу «Ромашка», что километрах в пятнадцати от Хаджоха. Это историческое, весьма примечательное место. Монашеская обитель, основанная в начале девятнадцатого века святым отцом архимандритом Островным. Красивейшее место! Там посидели на травке, выпили по чарке, поспивальг да и двинули до дому до хаты. Но по дороге старики попросили атамана А. А. Аникина завернуть сфотографироваться на Казачьем камне, что над рекой Белой. Заехали. Высыпали на берег. Мы с атаманом разговорились о перспективах казачьего движения, а мой знакомых! казак, хорунжий В. П. Литвиненко ввязался в спор с казаком из Пашковской. И на повышенных тонах. Тот требует покаяния, Литвиненко против.