Виктор Ротов - Ближе к истине

Предостерегающе звучат слова опять же Виктора Лихоносова: «В сущности, Степан Хуторской — это те из нас, кто беспокоится о своей судьбе, о своем глухом уголке и, представьте, о столице — матушке, где еще сердитый юмор воспринимают без опаски. А. зря».

Философия Степана Хуторского не статична. Места* ми она поднимается со своей крестьянской колокольни до всенародной, всечеловеческой заботы и боли. Одна из последних его «заметок», как их называет Виктор Лихоносов, называется «Посмотрим, что рно дальше будет?..»

На первый взгляд — это забавный, с сальцом, рассказ хуторского балагура деда Люшни про бабу Нюрку. Якобы она прибежала к прокурору «и заголосила (почему‑то без слез): выручайте, мол, гражданин прокурор, меня снасиловали…»

Из ее рассказа события разворачивались так: она ехала на бричке с Васькой Опорком, соседом. С сенокоса. Сидели на возу рядышком. Потом он начал: положил руку на плечо, стал поглаживать затылок шершавой ладонью. Она думает про себя — ну — ну, посмотрим, что оно дальше будет? Дальше он положил руку ей на коленку. Она опять думает — что же оно дальше будет? Он лифчик ей на спине расстегнул. А левой рукой к резинке внизу «подкрадуется», да еще нашептывает: «Не бойсь, Нюра, не бойсь». «Ну, думаю, расстебывай, стервец, подкрадуйся, посмотрим, что оно дальше будет. Потом он меня на духмяное сено мягко завалил и целовать начал. Я это и думаю, ну — ну, целуй, окаянный, не жалко, поглядим, что оно дальше будет…»

«Прокурор не выдержал и как крикнет: «Хватит, гражданка Нюра! Зачем, что дальше будет!..»

После этого рассказа деда Люшни дюже грамотный хуторской библиотекарь стал вразумлять хуторянам аналогию. По аналогии получается, что в Беловежском лесу ребята здорово выпили, но закусывали плохо. Поэтому Советский Союз распустили. А мы, народ, подумали: посмотрим, что оно дальше будет. А дальше, как известно, — урезанная страна, парад суверенитетов, раздел Черноморского флота, Чечня, безработица, теперь вот повальные взаимные неплатежи — по сути дела, гражданское неповиновение. Дошли до ВЧК. До состояний «Ч».

«А мы все сидим, глядим, ждем: что оно дальше будет?»

Дальше пойдут слова не для печати. Вот что будет.

А тут снова говорят, что в Германии на лучшем Цейсовском заводе изготавливают громадную лупу из прозрачнейшего увеличительного стекла. Через нее якобы будут

рассматривать доллары, которые лично истратил фонд Сороса и прочие «доброжелатели» России на возрождение экономики, культуры образования у нас.

Скорей бы отлили они эту луну. Хочется взглянуть в нее.

Мудрый из мудрейших на Кубани, поэт Иван Варавва, тоже написал небольшое предисловие к книге Петра Придиуса, которая, кстати, называется «Богато ж у нас всяких глупостев»: «Твори, любый! Нашим з тобою землякам Слово твое нынче, может, потребнейше и вежливейше самых живительных лекарств».

Декабрь, 1996 г.

«Кубань сегодня».

Из всех произведений Анатолия Знаменского особняком стоит повесть «Завещанная река». О Булавинском восстании 1707–1709 годов. Против тех, кто «неправду делает».

Донской казак, сын станичного атамана, участник Крымской кампании, атаман Бахмутских соляных промыслов стал во главе беглых людей. В бою на реке Айдере близ городка Закотного повстанцев крепко побили. Булавин с несколькими верными приближенными бежал в Запорожскую Сечь. Оттуда— на Хопер. С Хопра он писал «прелестные письма», гам был избран войсковым атаманом, оттуда пошел походом на Дмитриевск и Царицын. Взял Черкасск. Неудачно попытался захватить Азов. Потерпел поражение под местечком Тор и в урочище Кривая Лука на Северском Донце. Наконец, внутренний заговор, предательство и смерть.

Его казнили, но очаги восстания еще долго тлели по великой России: Украина, Волга, Кубань. Остатки повстанцев эмигрировали в Турцию. Огтуда, уже в советское время, потомки булавинцев переселились в Россию, в Ставропольский край.

Это была великая смута, вызванная неправедными деяниями властей. И это было более двух с половиной веков

назад. Но как автору удалось так достоверно изобразить это событие? Диву даешься. Будто он сам был участником. Язык, детали быта, обычаи, характеры. И жуткий конец. Пытки на дыбе Ильи Зерщикова.

«Илья покачнулся, хотел сам разоблачиться, но палачи не дали. Начали не снимать, а прямо‑таки по — собачьи рвать с него кафтан, рубаху, сапоги сафьяновые, атаманские. И штаны сдернули, повалив на каменный плитчатый пол. А дьяк тем временем обмакнул обгрызанное гусиное перо в чернила, сваренные из дубовых яблочков, и вывел на раскатанном по столу бумажном свитке: