Виктор Ротов - Ближе к истине

Маленькая предыстория

В один прекрасный день мы вынимаем из почтовых ящиков свежий номер газеты «Кубанские новости» и видим на ее страницах новое имя среди авторов. Некий Степан Хуторской, живущий на хуторе Загорном, делится своими соображениями по поводу бурнотекущих событий. При этом коротенько сообщает о себе, в порядке знакомства, что он‑де «по натуре говорливый, но не сварливый». Его не тронь, сам вовек никого не тронет. Но его

допекли богопротивными реформами. Он, конечно, не против реформ. Только не таких, когда рушится Отечество. Которые проводятся до принципу той старой — престарой русской поговорки; «Акуля, шьешь не оттуля!» «А я все одно пороть буду».

«Шьют и порют. Порют и следом шьют, — пишет Степан Хуторской. — Заколдованный круг.

Ну как тут, спрашивается, смолчать? Да глухонемой, наверное, от такой злости заговорит.

Видит Бог, не до своей охоте взялся за перо, судостаты вынудили».

Что примечательно — ничего не придумывает. Пишет как оно в жизни. Только и того, что со своей крестьянской колокольни.

«Й ничего не надо мне придумывать. Каждый божий день телевидение и радио дурачат нашего брата. Вот и пытаюсь я вместе со своими земляками — хуторянами разобраться в этой брехне».

Как будто ничего нового в его размышлениях нет, как, будто, все это все знают, но оно так трансформировано через его крестьянскую душу, что известная истина вдруг: высверкнет неожиданной гранью, вызывая в душе радость: а верно ведь! Здорово! Не в бровь, а в глаз!

Виктор Лихоносов в своем предисловии к книге пишет: «В забавных заметках якобы похохатывающего хуто’ рянина кроется сметливая народная оценка всего, что происходит вокруг».

Лично меня недавно удивила и насмешила одна дама в компании: «Вы, случаем, не знакомы со Степаном Хуторским? Ни за что не думала, что на хуторе такие умные люди живут…»

Как и все мы, Степан любит порассуждать про политику. То он лукаво глаголет о «всенародно избранном», то о «демократах», так демократично расстрелявших парламент на глазах у всего пораженного мира, то о маленьком таком шашеле, которого и глазом «не видать», но который «прожорливый до ужаса». Целую страну, почитай, сожрал. То про фонды разные, которые хапнули народные денежки и как сквозь землю провалились. То про русский фашизм, который мерещится этим самым шашелям. И все у Степана ладно, все к слову. И мгновенно в сознании укладывается. А местами потрясает философская подоплека его наблюдений. Побывал он якобы в Москве, «По приглашению, между прочим, — пишет он. — В высоких ми — нистерствах захотели посмотреть на живого крестьянина (аграриями нас теперь величают) и спросить: я за куплю-продажу земли или против…» «И почему‑то бесперечь удивлялись: «Ты еще живой, аграрий? Ну даешь!.. И еще пашешь? Ну паши, паши!..»

«А потом, после трогательных бесед в министерствах, я долго бродил по Москве и, верите, не угадывал ее. Все на чужих языках — вывески, реклама, тряпки всякие, сладости…»

«Хотелось пеши пройти на святое место для всякого русского человека — на Красную площадь, да куда там! Все перерыто, перегаврано, как после многодневной бомбежки. На месте светлой Манежной площади, что перед самым Кремлем, страшнейший, глубоченный котлован… Говорят, под гигантский магазин для «новых русских». А обыкновенные русские считают, что это уже под сам Кремль подкапываются злыдни.

А тут вспомнил наказ земляков — по паре глубоких галош купить. У нас ведь асфальтов нету, и, как дождик брызнет, — грязь непролазная. Вижу, длинная очередь. Пристроился — ошибка: говорят, за визами на жительство за границу; к другой — обмен валюты. Упарился, решил водички попить. Киоскерша: пейте на здоровьё, водичка из Израиля…

Удивляюсь — неужто из‑за моря доставляют обыкновенную воду? Попил. И скажу по правде: нисколько не вкусней, чем у нас в Солдатском колодце, не говоря уже о Косьяновом роднике.

Выбрался я из той Москвы, как из глубокого котлована. Досадовал, чертыхался. До того ж погано стало на душе, вы себе представить не можете. И это накануне великого праздника Победы!..»

Эта боль простого человека аукнется в веках. На самом деле — испытываешь не только унижение, глядя на теперешнюю Красную площадь и на ее прилегающие исторически ароматные уголки, на то, как они перекраиваются и уродуются в угоду шашелям и Трусливым правителям в их стремлении лишить русский народ исторического средоточия духа, не только унижение испытываешь, но и тревогу за будущее России. И, что уже страшно, — невольную жажду мщения.