Виктор Ротов - Ближе к истине

— Выдергивает потихоньку Костлявая нашего брата, — проговорил Федор Петрович, очевидно понимая мои затруднения. — Скоро все там будем. У многих уже дата кончины обозначена. Соколова, Попова, Монастырева. А Попова вы знали?

— А как же! Знал. Большой такой. Бывало, идет по Красной, возвышается над всеми. Всегда приветливый Всегда у него веселая байка в запасе. Партизанил в белорусских лесах. А потом в Югославии. С Тито был знаком!..

Мы помолчали. Уже перед Сочи Федор Петрович заговорил как‑то смущенно.

— Так хочется поделиться болью душевной о том, что пережили. О том, как досталось нам под теми Зееловскими высотами. Все собираюсь написать. Тетрадь общую купил. Настроюсь, сяду, напишу пару строк, а потом плачу. Поплачу, поплачу да и закрою тетрадь. На том кончаются мои литературные труды. Чего не дано, того не дано. Наверно, так и унесу с собой в могилу эти невысказанные слезы. Да и кому они теперь нужны?..

Я заметил — к нашему разговору прислушивался молодой мужчина в каскетке. Потом стал откровенно посматривать на нас. Потом попросил:

— Можно посмотреть книгу?

Взял и что‑то там подчитывал до самого Сочи. Возвращая, спросил:

— А где можно ее купить?

— В книжном магазине, наверно, — пожал я плечами, вспоминая огромные книжные развалы на улицах Краснодара, на которых во всей своей бесстыдной красе выставляются несчетные издания порнухи, чернухи и злобы человеческой.

— А нег в магазинах, заходите к нам на Коммунаров, 59…

Он достал блокнот и черкнул туда адрес.

— Обязательно зайду.

Октябрь 1995 г.

Я хорошо помню, как заговорили в свое время о Шукшине, Белове, Распутине, о нашем Лихоносове, о Солоухине… И многих других, чьи имена как‑то сразу вспыхнули и засияли на литературном небосводе. И до сих пор они на слуху. Но я ни разу, нигде не читал и не слышал, чтоб они высокопарно окрестили свои творения явлением века.

О нашем Саше Драгомирове, прошу прощение за лег

кую фамильярность, именно так мы называем его между собой (симпатичный парень!), тоже сразу заговорили. Но… Сначала вроде бы со знаком плюс — книгу выпустил молодой человек! Потом этот плюс стал плавно переходить в минус. По мере того, как люди знакомились с его творениями. Особенно после выхода в свет его книги «Игроки наживы».

Твердая обложка белого цвета, на ней точечный портрет какого‑то Двуликого Януса женского пола и внизу, в правом углу, — красная полоска, изображающая ленту, какой у нас обычно перевязывают подарки. На этой «ленте» написано, ни много, ни мало, «Русская проза конца XX века».

Ничего себе!

Я был поражен. Подумалось: от избытка скромности Саша не умрет. И не читая еще, усомнился в качестве того, что под столь кричащей обложкой. Мне, правда, пытались объяснить, что это «причуды» издательства. Может быть. Но автор должен думать о том, как он предстанет перед коллегами с такой претенциознной «рубрикой».

Чтоб начертать такое на своей книге, чего я не видел даже у тех, кого перечислил выше, надо быть гением или… Да простит меня Всевышний! — самоуверенной бездарностью. И у меня приключилась как бы аллергия на творчество Саши. Ну вот не хочется его читать — хоть ты лопни, Начну и не могу дальше. А разговоры идут. И все больше со знаком минус. А я как бы за чертой этих разговоров, потому как не читал, не знаю. Не могу судить. Надо прочитать. А тут еще одна за другой публикации в уважаемой «Литературной России». Рассказы, которые ну никак не блещут талантом, мягко говоря. Что такое?! И замечаю косые взгляды колле!'-писателей. В чем дело? Один, с которым у меня доверительные отношения, разобъяснил вопросом: «Ты проталкиваешь Сашу в «Лит. Россию»?..»

И тут «подоспел» слух о небольшом скандальчике, который Саша учинил в редакции «Кубанских новостей». Ему отказали в публикации очередного его материала, он отослал его в «Лит. Россию», и там его опубликовали. Он пришел в редакцию и… Ясное дело!

Когда я узнал об этом, то решил во что бы то ни стало прочитать книгу Саши Драгомирова. Она вышла в издательстве «Советская Кубань» в прошлом году. И вот только что перевернул последнюю страницу. Прочитал и не написать о своих впечатлениях не могу, не имею права — Мы и так своим благодушно — трусливым молчанием породили тучи графоманов.

В книгу вошли роман «Игроки наживы», повесть «Квартира» и четыре рассказа: «Голубиное перо», «Ночка», «Егор Касай» и «Первая книга».