Станислав Никоненко: Михаил Булгаков и Юрий Слезкин

Во-вторых, еще о легковесности. Роман "Столовая гора" был завершен автором в сентябре 1922 года. Однако был напечатан он только в 1925 г. И дело вовсе не в том, что не было издателя.

Цензура увидела в нем пасквиль на советскую власть (ничего подобного там, разумеется, не было, а давалась картина трудного становления новой власти на Северном Кавказе). Лишь вмешательство А.В. Луначарского, который начертил резолюцию: "Ничего антисоветского в романе не нахожу" позволило роману увидеть свет, хотя и с существенными сокращениями (они касались эпизодов, в которых Слезкин показал некоторые глупости Советской власти, однако без всякого злорадства - полная рукопись хранится в РГАЛИ, желающий может убедиться в сказанном).

Будь роман легковесным, очевидно, у него не сложилась бы столь трудная судьба.

Но вот эта пресловутая зависть! Откуда она? Почему этой завистью Слезкин прилепился к Булгакову? Неужели он не мог избрать себе другой объект? Ведь Слезкин был хорошо знаком и дружен со многими писателями, артистами, художниками, военачальниками. Среди них и Алексей Толстой, и Блок, и М. Кузмин, и Н. Гумилев, и Н.М. Радин, и М. Волошин (кстати, послуживший прототипом образа В. Медынцева в повести "Разными глазами"), и А.А. Брусилов (Брусилову Слезкин посвятил целый роман, который переиздается до сих пор, а в послевоенное время входил даже в списки для обязательного чтения в военных академиях)... Вы можете просмотреть многие сотни страниц дневника Слезкина и не найдете ни одного слова о зависти к кому-нибудь. Быть может, он боялся открыться перед собой? Не думаю. Там есть очень откровенные строки. В частности, о тщеславии ( в котором он со стыдом себе признается), но опять же это тщеславие творческого порядка...

Судя по публикациям на тему "Булгаков-Слезкин", главным делом жизни плодовитого беллетриста" была (еще один пример - книга Б. Соколова "Три жизни Михаила Булгакова", М., 1997), зависть к Булгакову. А на какие шиши он жил?

И здесь следует подчеркнуть некоторую общность их судьбы.

И Булгакова, и Слезкина травили. О Булгакове хорошо известно. О Слезкине все забылось.

Его травили как попутчика, как бывшего дворянина, как представителя отжившего класса (надо сказать, что верой и правдой служили царскому режиму в предреволюционные годы по крайней мере пять-шесть генералов Слезкиных - отец, дядья, - один дядя был начальником жандармского управления Санкт-Петербурга), словом, родословная писателя оказалась очень удобной для критиков из лагеря Пролеткульта и т.п. Почти 6 лет Слезкина не печатали, он попал в черный список цензуры, и с конца 1928 по 1935 не было напечатано ни строчки. Он писал пьесы, их тут же запрещали. Приходилось зарабатывать скетчами на темы развития трамвайного парка и санитарного просвещения. Его семья голодала.

По стопам Замятина и Булгакова Слезкин написал письмо Сталину. И только тогда постепенно, с трудом, его начинают печатать.

Если бы Слезкин только и посвятил себя зависти, то ему некогда было бы работать. А работал он много, упорно. И даже если он на самом деле завидовал (предположение совершенно нереальное, не тот он был человек), как он мог своей завистью вредить Булгакову, он, сам травимый критиками и властями?

27 марта 1937 г. Слезкин, узнав от актера МХАТа, что Булгаков, не сжившись с коллегами перешел литературным либретистом в Большой театр, что написанная Булгаковым "очень злая и остроумная пьеса" о МХАТе - зубоскальство и только", сочувственно записал: "Грустная у него писательская судьба". Он считал, что Булгаков "очень талантлив, но мелок". В какой уже раз: очень талантлив. Можно оспаривать, особенно, придерживаясь современного отношения к Булгакову и его творчеству, определение: "мелок". Не следует забывать, однако, что Слезкину не были известны замыслы и работа Булгакова, скрытые от чужих глаз. Он ждал от автора ценимой им очень высоко "Белой гвардии" большего, чем незаконченная повесть "Театральный роман". Он судил по себе. Живя в тех же условиях, что и Булгаков, был по-своему, мелок, но, издав, еще до революции роман "Ветер" о тогдашней предвоенной России, он не оставлял этой темы, которую считал для себя главной. Он развил ее в упоминавшемся "Предгрозье", изданном в 1928 г., продолжил и углубил в романе "Отречение", первый том которого вышел в 1935 г. Второй том печатался в то время, когда Слезкин записал приведенные выше строки о Булгакове, а вышел в свет в декабре того же года. Одновременно шла работа над третьим томом и некоторые куски из него уже печатались в периодических изданиях. Вне непосредственной связи с Булгаковым, но не случайно в том же 1937 г. в дневнике Слезкина 12 мая появилось рассуждение о постоянстве, которая как бы поясняет мартовскую: "Избрать, крепко подумав, проверив себя, и уже полюбить на всю жизнь. Это не значит топтаться на месте. Это значит идти вперед одной дорогой, не разбрасываясь, не плутая, не возвращаясь назад, идти без колебаний, с крепкой верой в правоту своего дела и никогда не изменяя ему". Это - определенная творческая и человеческая позиция. Отсюда и сочувствие писателю Булгакову, и его критика. Не зависть.