Йоханан Петровский-Штерн - Судьба средней линии

Попробуйте себе представить историю российского государства, написанную на основании статей из энциклопедии Брокгауза и Ефрона и Большой советской. Это будет в точном смысле слова история государства, правительства, власти.

До революции - благословенной царской империи, после - не менее благословенной советской. Истории народа на основании этих энциклопедий не написать. Но Солженицына такие мелочи не останавливают.

При обсуждении проблем традиционной обособленности русских евреев автор использует дореволюционную Еврейскую энциклопедию, ясное дело, ассимилянтскую по преимуществу, воюющую из своего петербургского далека с этой обособленностью. Наоборот, для осмысления событий первой четверти XX в., прежде всего - революционного периода, Солженицын прибегает к решительно антиассимилянтскому израильскому изданию Краткой еврейской энциклопедии, по которому, уход русских евреев в революционное движение это позорное бегство от единственно верного сражения за Эрец Исраэль3.

Автора книги можно упрекнуть в чем угодно, только не в беспристрастности. Исполненный сословных, религиозных и психологических предрассудков, до смешного безграмотный отчет Державина - первый полномасштабный чиновничий донос на евреев России - назван, с симпатией, первым свидетельством просвещенного и государственного русского человека (с. 46). Доносы маскилов, еврейских просветителей, угодливо ищущих милости властей, цитируются обильно, без критического разбора, как "голоса", заслуживающие бесспорного доверия и уважения (с. 50). Антиеврейские пассажи Аксакова даны целиком, а филосемитские Салтыкова-Щедрина - с искажающими смысл сокращениями (с. 197-198).

Инсинуации Брафмана против Alliance Israelite Universelle, пахнущие типографской краской "Протоколов", приводятся обильно и производят, благодаря авторскому самоустранению, тот же эффект, что и "Протоколы" (с. 179). Или нечто совсем запредельное: в разгар дела Бейлиса Розанов публикует неслыханные по силе обвинения (и таланта) памфлеты, истерически обличает евреев в употреблении христианской крови - автор книги "Двести лет вместе" упоминает Розанова как умеренного и сбалансированного критика, обеспокоенного "потерей меры" в современной ему еврейской прессе (с. 447).

Чем субъективнее, жестче, резче критика в цитируемых источниках, чем она обвинительней - тем лучше. Солженицын проговаривается в начале книги: его цель - рассеять "обвинения ложные" и напомнить об "обвинениях справедливых". Он и работает как прокурор, не дающий оправдаться, не принимающий никаких возражений.

Благодаря этой счастливой находке "голоса", о которых так печется Солженицын, из обвинений (ложных или справедливых) превращаются в доносы, с которыми автор, по умолчанию, солидаризуется. У подсудимого русского еврейства как бы нет и не может быть последнего слова.

Представляете себе историю Гулага, составленную на основании доносов, где голос молчащего большинства заглушен, где свидетельские показания читаются обвинительным тоном и где последнее слово всегда за свидетелем обвинения. Вот такую историю русских евреев и написал Солженицын 4.

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

Ляпсусы и ошибки у Солженицына на каждом шагу. Их хватило бы на издание отдельной брошюры авторских перлов - в назидание потомкам.

Каждый из этих перлов грозил бы студенту-историку двойкой или в лучшем случае переэкзаменовкой, но классику все позволено.

Мысль бл. Августина о запрете истребления евреев автор преподносит как "простодушную грубую прямоту" Державина (с. 52).

Библия у Солженицына написана на иврите (с. 165), то есть современном еврейском языке, а не на древнееврейском, как следовало бы. Формулировка "будь человеком на улице и евреем дома", восходящая к немецкому еврейскому просвещению XVIII в., приписана И. Гордону, русско-еврейскому поэту XIX в. (с. 178). Хасиды, появившиеся на исторической сцене в последней трети XVIII в., у Солженицына уже в XVII в. эмигрируют в Палестину (с. 255)5.

Ключевая аристотелианская цитата из одного еврейского документа именуется - с нескрываемой насмешкой, разоблачающей невежество автора книги - "одной из многих удивительных мыслей" (с. 228).

Большинство ошибок у Солженицына - тематические. У профессионалов они называются фрейдистскими оговорками. Государственный секретарь Перетц выкрест во втором поколении, и ближе к концу книги Солженицын об этом упоминает, но в начале книги он все равно зачисляет его в евреи, чтобы показать, что, мол, вот какая Россия толерантная страна: еврей мог дослужиться даже до государственного секретаря!